Двадцать первого вечером предстояло играть Свидригайлова. Сил для этого не было, но до театра все же добрался. Вернул Гале Власовой брошь, которую хотел купить для Марины, — не понадобится уже. Вечером поехал с Оксаной к Ване Бортнику: сколько уже не виделись… Стакан водки и — «Давай ко мне». Продолжили на Малой Грузинской. Наутро Ваня сходил в магазин, а Оксана стала на него кричать, выгонять. Чтобы удержать их обоих, вышел на балкон, перебрался через решетку и повис на руках. Она снизу увидела, прибежала, конечно. Втащили его — стал он приходить в себя понемногу…

Как тут помрешь, когда столько дел еще! Двадцать второго утром из ОВИРа позвонили: надо ехать за паспортом. По дороге заглянул в знакомую больничную аптеку — за «лекарством». Навестил Бортника, но тот лежал у себя дома в полной отключке. По возвращении на Малую Грузинскую позвонил Марине — все в порядке: завязал, в кармане виза и билет в Париж на двадцать девятое июля.

Телефонный разговор забрал последние силы, надо опять заправляться. С Оксаной колесили по разным местам, пока не заехали в ресторан ВТО, где к нему подходили разные люди, что-то говорили. Что характерно — все его рассматривают, а в глаза никто не глядит. Боятся заразиться смертью.

Взяли с собой артиста Дружникова, за руль посадил Толю Бальчева, приехали на Грузинскую. Там мама пришла. Идем к соседу.

На кухне у Нисанова Высоцкий заводит с Дружниковым разговор о легендарном киноактере Алейникове (отце жены Нисанова), о других, ушедших раньше времени, пытается расспросить, как они, почему… Но собеседника, похоже, больше волнуют «мерседесы» Высоцкого и метраж его квартиры. Нашел тему для задушевного разговора. Пусть забирает и машины, и квартиру и сваливает ко всем чертям.

Приходит Вадим Туманов. Дома — одна Нина Максимовна. Вадим тут же догадывается, что друг на десятом этаже, у Нисанова. Вытаскивает его оттуда. Мама негодует. Сын лепечет какие-то оправдательные слова вроде: «Это ерунда. Только не волнуйся…» В ответ получает от матери пощечину. Сдали у нее нервы.

Утром двадцать третьего июля Янклович и Федотов поехали в Склиф за каким-то там гидратом.

А он в это время хватается за телефон, звонит Бабеку Серушу, пытается разыскать Артура Макарова. Очень надо поговорить — не о наркотиках, не о больницах, не о смерти, стоящей там, на лестничной площадке, между лифтом и входной дверью… Кто бы сменил пластинку, зашел бы с другой стороны.

И зачем столько шампанского? Оно же называется «их штербе» — это уже пошлая шутка не первой свежести. Оставьте эту гадость для поминок… вашу мать!

Потерпите, совсем немного осталось…

Вот приехали: Сульповар, Щербаков. Препираются с Федотовым, на повышенных тонах разговор идет: «Посмотри, он у тебя синюшный весь! Ухайдокал ты мужика…» Ну что, светила: пациент больше жив или больше мертв?

Собираются двадцать пятого везти в больницу. Но у нас на двадцать пятое что-то другое назначено… Олимпиада. В здоровом теле здоровый дух. Расходятся, дверь отворяют… Не надо, вдруг она прямо сейчас войдет…

Утром двадцать четвертого Оксана кормит его клубникой со сливками. Пушкин в соответствующий день ел морошку, но эта ягода, кажется, растет только в окрестностях Петербурга. У нас в Москве свои традиции.

И мама рядом. А они говорили, что она Оксану никогда… Хорошо, чтобы все пришли. Вадим где? И Марина сейчас пусть прилетит, а то ведь не сможет он сам в Париж двадцать девятого, если они его в больницу упекут. И Мишке по такому случаю пусть дадут визу: в связи с неизбежной кончиной лучшего друга прошу в порядке исключения оформить… Все, все соберитесь сюда! Занимайте диван, стулья, кресла… Чтобы ей места не осталось. Отгоните ее, рогатую!

Не лежится. Он ходит по комнате, хватаясь за сердце и повторяя: «Я сегодня умру». Да, говорил это и раньше. А вы спорьте со мной, спорьте, мать вашу! Не просто «да что ты, Володя!», а с аргументами. А то сейчас как выйду на балкон да заору, что тут у вас Высоцкий умирает. Народ мне этого точно не позволит…

Пришел Сева, только что прилетевший в Москву. Он понимает. Пообещал ему, что сразу после «Гамлета» двадцать седьмого полетим в Одессу, всё будет в порядке. Будем делать «Зеленый фургон». Когда втягиваешься в долгую работу, все болячки отступают…

Какая-то суета, голоса на лестнице. Ну, скажите, кто это был? Да, сам вспомнил. На двадцать четвертое ведь назначали сеанс прямой связи с космосом, обещал спеть ребятам. Спел бы — остался бы жив… А так…

Поздним вечером уходят мама и Сева. Кого-то к нему не пускали. Может быть, Аркадия? Или примерещилось?

Что-то надо делать. Его кладут в большой комнате на маленькую тахту, перенесенную из кабинета. Ладно, пускай завтра в больницу…

Завтра перетекает в сегодня. Душная полночь с четверга на пятницу. Наступает двадцать пятое июля 1980 года — самый короткий день в жизни Владимира Высоцкого.

Оксана в слезах к нему склоняется.

— Не плачь…Вот я умру, что ты будешь тогда делать?

— Я тогда тоже умру…

— Ну тогда — ладно… Тогда — хорошо…

Уходит Янклович. Теперь он остается только с Оксаной и Федотовым. Толя дал ему рюмочку и сам выпил — усталый, со смены вернулся. Потом попросили у Нисанова шампанского, тот принес. Главное теперь — до утра дотянуть. Оксана измаялась, надо дать ей отдохнуть:

— Иди поспи…

Оксана засыпает в маленькой комнате. Федотов задремал где-то здесь, на диване. Часа в три и к Высоцкому приходит сон — непродолжительный, но глубокий. Тишина. Покой. Ну и притомился же он за эти сорок два с половиной года!..

Открыл глаза. Темно. Еще не утро, спешить некуда. Можно поговорить с самим собой.

Еще ничего не потеряно. Спадет жара, будет прохладная осень. Он начнет жить мудро и размеренно. Съездит в Америку. Серьезно займется литературным трудом. Закончит роман. Приведет в порядок песни. Может быть, напишет пьесу — а то и в стихах!.. Столько еще неперепробованных возможностей!

На всех у него еще хватит времени. На Оксану и Марину. На детей. На родителей. На всех друзей — старых и новых. Скольких людей он еще встретит и поймет, сколько всего напишет для них, от их имени…

Он не умирает, он просто очень устал.

Жизнь возможна… Что-то мешает дышать, но сердце еще бьется.

Да нет же, не бьется. Жуткая тишина будит Федотова, тот вскакивает, хватается за неподвижную руку. Пульса нет. Он зовет Оксану, и та вбегает в мертвую комнату.

Высоцкий уже ушел.

Прощание и возвращение

Инфаркт миокарда произошел во сне. Это версия Анатолия Федотова, которому предстоит еще долго