– С кем ты болтаешь? – без остановки повторяла она, но Кристофер уже не слышал ее голоса.

Все вопли стихли. Воцарилась тишина. Воцарился мир. В воздухе повеяло свежестью и прохладой. И только ветер нашептывал:

– А во сне мои возможности безграничны.

– А во сне мои возможности безграничны, – повторил Кристофер.

– Потому что здесь… – продолжал ветер.

Кристофер закрыл глаза. Мысленным взором он представил, как шарит в темноте у себя под веками в поисках выключателя. А когда удалось зажечь свет, ему открылось нечто большее, чем просто знание. Это была сила. Дикая и яростная. Подняв веки, Кристофер уставился на шептунью. Глаза у нее забегали. Она пришла в ужас.

– …я – Бог, – закончил Кристофер.

Одним прыжком он отскочил от светового проема, отшвырнув с дороги шептунью. Она грохнулась на краю поляны, в сотне метров от него. Почтари с оленями, замерев, вылупили свои глазищи. Руки Кристофера казались ему чужими. Он не мог поверить в свое могущество.

Шептунья поднялась с земли. Кипящая гневом. Или это розыгрыш? Почтари с оленями обернулись в сторону Кристофера. Тысячи глаз. И все горели жаждой мести за властительницу. Но Кристофер застыл. Не бежал. Не прятался. А медленно опустил руку в карман и вытащил кожаный чехол. Из которого достал тупой серебряный клинок.

– Ты сошла с асфальта, – спокойно изрек Кристофер.

Он разглядел замурованный под кожей ключ. Потом занес над головой серебряный клинок и бросился прямо на нее.

Мать Кристофера бежала по шоссе. За пятнадцать минут она домчалась до пансионата «Тенистые сосны», возле которого Эмброуз держал свой видавший виды «Кадиллак». Пятнадцать минут езды мимо горящих магазинов, вдоль брошенных разбитых автомобилей, где в полутьме хозяйничали устрашающего вида субъекты. Ни такси. Ни полиции. Кругом – только насилие. У нее разламывались ребра. От болеутоляющего остались одни воспоминания. Мать Кристофера держала в поле зрения часы на приборной панели.

Десять минут до полуночи.

Свернув с девятнадцатого шоссе, она сбросила скорость почти до нуля. Ей представлялось, что весь район будет сверкать иллюминацией, что семьи будут поднимать предпраздничные бокалы. Что детей будут загонять в постель – ведь Санта-Клаус обходит стороной дома тех, кто не ложится спать вовремя.

Но ей открылось совсем иное.

Улицы застыли в жуткой тишине. Ни один фонарь не горел. По обеим сторонам дороги столбами застыли олени. Их черные глаза сверкали в лунном свете. Наблюдали за ней. Выжидали.

Она свернула на Хейз-роуд.

Там заглядывала в каждый дом. На елках мерцали украшения. Но гостиные пустовали. Никто не смотрел рождественские телепередачи. Люди как сквозь землю провалились.

Остались одни олени.

А вот и поворот в ее квартал. Мать Кристофера проехала угловой дом – бывшее жилище Олсонов. Не увидела ни Джилл, ни Кларка. Миновала дом Херцогов. Ни Дженни Херцог, ни ее сводного брата не заметила. Ни следа автомобилей на подъездных дорожках. На улице, ведущей в Лес Миссии, она тоже не увидела никого и ничего.

Но что-то почувствовала.

На кончиках волос. Назойливое. Нечто жуткое исходило от этого леса. И ширилось. И бежало.

Она продвигалась по улице.

К своей подъездной дорожке.

И тут на крыльце бревенчатого особнячка напротив показалась жившая там старуха. В белой ночной рубашке. С кружевными оборками. Босая. И бросилась под колеса. Фары выхватили ее лицо. Старушечьи глаза и рот были зашиты черной шерстяной нитью. Мать Кристофера с криком ударила по тормозам. Старуха замычала сквозь стежки…

– Ууууж тааакой был вииииидныыый паааарень!

…и ринулась в Лес Миссии, как вставшая на дыбы олениха. Мать Кристофера вгляделась в лес – посмотреть, что будет дальше. Но ничего не произошло. Витало лишь ощущение. Смерть уж близко. Все мертво. Мы умрем на Рождество. Мать Кристофера взглянула на часы.

До полуночи оставалось шесть минут.

Шесть минут до Рождества.

Миссис Хендерсон лихо владела иголкой и ниткой – только пальцы мелькали. К ней выстроились в очередь терпеливые почтари. Сквозь кроны деревьев она взглянула в ночное небо. Ветви гнулись под тяжестью удачной добычи – оберегов. Те брыкались, вертели шеями, натирали себе раны-ожоги. Но ни один не умер. Да и не должен был умереть.

– Следующий, – подозвала миссис Хендерсон.

От полуночи ее отделяло всего шесть минут, но и в очереди оставалось не так уж много душ. Успеть можно. Все будет готово к сроку! Миссис Хендерсон покосилась на миз Ласко. Молоденькая учительница зашивала глаза Джилл и Кларку – прелестной паре молодоженов, которые вознамерились наполнить домик на дереве, как чрево, ребятишками. Сегодня ночью они получат все, о чем мечтали. Сегодня ночью мечты сбудутся у всех.

Миз Ласко ощущала этот вкус. Когда она облизывала губы, ощущение только усиливалось. Это был вкус алкоголя. И не просто алкоголя. А именно виски, который ее мать наливала в простую чайную ложку, когда у миз Ласко в младенчестве резались зубки. От виски у нее переставали болеть десны. Миз Ласко провела языком по губам. И виски превратился в сладкое вино, знакомое еще с той поры, когда мать водила ее причащаться. Миз Ласко пригубила это красное вино, но не успела она его проглотить, как вино превратилось в шампанское. Шампанским мать поздравила ее с окончанием колледжа. «У нас в роду до тебя, дочка, образованных не было», – сказала она. Сейчас мать ждала ее в домике на дереве. Там в честь миз Ласко готовилось многолюдное застолье. Ей опять светила хмельная радость. Ей светило безнадежное, радостное забытье.

– Следующий, – вызвала миз Ласко, соединив последним стежком веки Джилл.

Дженни Херцог провела Джилл и Кларка в конец очереди, которая выстроилась под лестницей, ожидая внимания миссис Хендерсон. Дженни посмотрела на дрыгающего ногами сводного брата Скотта, который болтался на нижней ветке. Затем подняла глаза на прекрасный домик на дереве, что стоял у него над головой. Она втянула носом воздух, но лесного запаха почему-то не почувствовала. А почувствовала запах своей матери. Запах духов, лосьона, лака для волос и мягкой, теплой материнской кожи. Мать шептала: «Заходи, Дженни. Устроим с тобой ночной девичник. Попкорн сделаем, кино посмотрим в твоей комнате. Скотт больше тебя не потревожит. Ты теперь в безопасности на веки вечные».

– Следующий, – выкликнула миссис Хендерсон.

В очереди остались всего двое. Дебби Данэм и Даг. Пока Даг не вошел в лес, он был в тоске. В глубокой тоске. Покуда не узрел Дебби Данэм. И ее улыбку. Такой восхитительной, откровенно похотливой улыбки он и представить себе не мог.