Глаза Фануччи сузились:

– Я ничего об этом не слышал.

– Пожалуйста, не считайте меня идиотом. Мы с вами слишком долго знаем друг друга. Вы знаете, что ошиблись в случае с Карло. А так как вы не в состоянии признать свою неправоту, то вы отказались его отпустить. Потому что в этом случае вас ожидает проверка и соответствующие комментарии в прессе, а это то, что вы не можете себе позволить.

– И ты берешь на себя наглость оскорблять меня таким образом, Сальваторе?

– Правда – это не оскорбление. Это просто правда. И к этой правде, со всем моим уважением, я должен добавить, что неспособность признавать свои ошибки – особенно на вашем посту, – это очень опасная черта.

– Так же, как и зависть, – прорычал Фануччи. – Профессиональная или личная, она не только лишает человека чувства собственного достоинства, но и возможности выполнять свою работу. В процессе своих размышлений и уважений, Сальваторе, ты когда-нибудь над этим задумывался?

– Пьеро, Пьеро… Вы разве не видите, как пытаетесь увести наш разговор в сторону? Вы все время хотите говорить обо мне, тогда как говорить надо о вас. Вы потратили время и ресурсы, стараясь скроить из тех нескольких фактов, что были у вас в распоряжении, дело против Карло. А потом, когда я отказался следовать за вами по этой ведущей в никуда дороге, вы назначили Никодемо, который не откажется.

– То есть ты так все видишь?

– А что, разве можно по-другому?

– Конечно. Твоя зависть ослепляет тебя, и ты не видишь лежащие на поверхности факты. Это происходит с того момента, как маленькая англичанка пропала с mercato. Это всегда было твоей слабостью, Торо. Эта твоя зависть заражает все, что ты делаешь.

– И почему же я, вы полагаете, завистлив?

– Ты – мужчина, уничтоженный разводом. Ты живешь в доме со своей матерью, и ни одна женщина тобой не заинтересовалась. И мы должны спросить себя, как это действует на твое мужское эго, когда кто-то – кто-то вроде меня, такой уродливый и отвратительный на первый взгляд, – все еще окружен женщинами, желающими, чтобы он уложил их в постель? Чтобы уложила их абсолютная жаба… И когда – в дополнение ко всему – эта же самая жаба снимает тебя с расследования, потому что ты плохо работаешь… Как ты себя чувствуешь в этой ситуации? И как на тебя смотрят твои коллеги? Что они о тебе думают, выполняя приказы Никодемо? Малыш Торо, ты задумывался, почему не можешь отойти от этого расследования, как тебе было приказано? Ты спрашивал себя, что и кому ты пытаешься доказать, действуя за моей спиной?

Теперь Сальваторе понял, почему il Pubblico Ministero не хотел, чтобы эта встреча состоялась в офисе. У Фануччи был гораздо более обширный план, чем просто оскорбить и привести его в бешенство, и Сальваторе мог только предположить, что он был связан с попыткой Фануччи спасти свое лицо единственным доступным тому способом.

– Ну да, – ответил старший инспектор. – Вы просто боитесь, Пьеро. Несмотря на то, что вы говорите, вы понимаете, что эти два происшествия действительно могут быть взаимосвязаны. Сначала похищают ребенка. Потом умирает его мать. Если эти два случая взаимосвязаны, то не может быть никакой связи между ними и Карло Каспариа, Микеланджело Ди Массимо и Роберто Скуали. Каспариа в тюрьме, Скуали мертв, и это оставляет нам только Ди Массимо, который каким-то образом умудрился заполучить эту смертоносную бактерию, а затем каким-то мистическим образом заставил Анжелину Упман проглотить ее, когда она сама ничего об этом не знала. И как это все могло произойти? Поэтому если есть связь, она говорит о том, что кто-то еще…

– Я уже сказал. Никакой связи нет, – произнес Фануччи. – Оба события достойны сожаления, но они никак не связаны.

– Как вам будет угодно. Поверить во что-то другое… Для вас это невозможно, да? Но хотя бы несчастный Карло перестал быть проблемой, Пьеро. Ведь, если хотите, вы можете сообщить «Примо воче» о смерти от бактерии E. coli в вашей обычной манере – в виде утечки информации. Газета, конечно, начнет раздувать пожар требований жителей разыскать источник заражения. А пока это происходит, вы можете потихоньку выпустить Карло из тюрьмы, а к тому моменту, когда газеты об этом пронюхают, освобождение уже перестанет быть свежей новостью, достойной быть размещенной на первой странице. Смерть всегда перевесит похищение, даже если труп не принадлежит похищенному. Вы должны благодарить меня, Пьеро, за то, что я сделал это возможным, а не ссориться со мной за то, что я разговаривал с Цинцией Руокко о том, как в действительности умерла несчастная женщина.

– Еще раз, здесь и сейчас, приказываю тебе, Торо, отойти от этого дела. Я приказываю тебе передать Никодемо Трилье всю информацию, которой ты владеешь в отношении случая похищения английской девочки и смерти матери этой похищенной девочки.

– То есть вы тоже видите связь, несмотря на то, что говорили раньше. И что же вы сделаете с этой информацией? Спрячете ее, с тем чтобы можно было преследовать… Кого же вы теперь планируете преследовать за похищение? Это должен быть незадачливый Ди Массимо. Его сделают виноватым в похищении, тогда как смерть матери будет представлена всего лишь несчастным случаем, бессмысленной трагедией, последовавшей сразу после благополучного возвращения ее дочери. Вот как это должно быть разыграно с тем, чтобы вы не появились в газетах таким, какой вы есть на самом деле: слепым, упрямым, необъективным дураком.

Это стало последней каплей. Фануччи взорвался. Il drago больше не мог сдерживать себя. Он бросился на Сальваторе, и, получив первый удар, инспектор с удивлением подумал о том, как силен был magistratо. Он нанес апперкот с убийственной точностью. Голова Сальваторе откинулась назад, а зубы впились в язык. А потом он получил второй удар. Это был удар в солнечное сплетение, который приготовил его к третьему. Этот третий бросил его на землю. У Ло Бьянко мелькнула мысль, что сейчас Фануччи бросится на него сверху, и они покатятся по земле, как пара школьников. Однако такой маневр мог испортить костюм il Pubblico Ministero. Поэтому Фануччи очень больно ударил его ногой по почкам.

– Если. Ты… – рычал Фануччи, сопровождая каждый удар. – Еще. Раз. Заговоришь. Так. Со мной.

Сальваторе ничего не оставалось, как защищать голову, пока прокурор обрабатывал его туловище. Он смог только прохрипеть:

– Хватит, Пьеро!

Но Фануччи не успокоился, пока Сальваторе не перестал шевелиться. К этому моменту старший инспектор мог, как через подушку, услышать последние слова прокурора:

– Мы еще посмотрим, кто из нас больший дурак, Торо.

Это был, решил Сальваторе после того, как Пьеро ушел, способ Фануччи разрешить ему расследование дела о смерти Анжелины.

«Bene, – подумал он. – Ради этого стоило перенести побои».

Он с трудом смог вставить ключ в замок. К счастью, его мать услышала, как металл скребется о металл. Она подошла к двери, спрашивая, кто бы это мог быть, и, услышав его слабый голос, распахнула дверь. Сальваторе упал прямо ей на руки.