А потом они подверглись атаке.

Она просматривала собственные результаты — так, похоже, еще один корабль строится в этой фабрикарии, — когда услышала треск в общем канале связи, которым пользовались все: голос корабля «Гилозоист» — быстрый, усеченный, сжатый, в полном аварийном режиме — сообщил, что корабль был атакован, выведен из строя… должен вернуться на Пропускной Объект.

Разговоры в сети смолкли, воцарилось полное молчание. Потом начался гвалт, все кричали без разбору: «Что за херня?/Что он там сказал?/Это что — учения?/Этого не может быть…», а потом перекрывающий все другие голоса раздался крик Ланьяреса:

— Внимание! Я получаю!..

А потом тишина, иногда нарушаемая восклицанием кого-нибудь из них, всех их.

— Что?.. — успела проговорить она, но тут «Прижмуриватель» вокруг нее погрузился в тишину.

— Внимание: атака Эффекто… — сообщил ей корабль, видимо, с какого-то зарезервированного вторичного субстрата. У маленького корабля было четыре других аварийных процессинговых уровня под ядром искусственного интеллекта, но даже им требовались средства для связи с ней через ее костюм, а эти средства были уязвимы — не выдерживали воздействия эффектора, а потому когда все потемнело, погрузилось в тишину и застыло, это произошло очень и очень быстро.

Возможно, даже теперь в корабле еще сохранялась какая-то жизнь на автомеханическом или биохимическом уровне, но если и так, она все равно не имела с ним связи.

И ее невральное кружево тоже не действовало — даже оно было подвержено воздействию эффектора, который вывел из строя «Прижмуривателя». Последняя информация, которую она от него получила, представляла собой сигнал выхода из системы, его послание типа «Мне трындец»; судя по описаниям, которые она слышала раньше, это должно было быть похоже на звук ломающейся хрупкой проволочки в середине твоей головы. Описание оказалось довольно точным. Она восприняла его отчасти слухом, отчасти каким-то внутренним чувством — слабый, ровный щелчок где-то между ушами. Сигнал о том, что ты предоставлена сама себе. Не очень приятное ощущение.

Она не могла понять, зачем они вообще ввели сигнал отказа кружева. Пусть уж лучше бедолага с неработающим кружевом в голове думает, что у него все в порядке. Хотя нет, это было бы ложью, а в Культуре принято говорить правду, какой бы неприятной она ни была, как бы она ни усиливала твое ощущение отчаяния.

Некоторые маргинальные пуристы даже от наркожелез отказывались, а вместе с ними и от систем компенсации боли, потому что считали, что это каким-то образом против «правды». Чудаки.

Она оказалась здесь в ловушке — в костюме, неспособная шевельнуться в гелевой пене, запертая в пилотской кабине, набитой дополнительным оборудованием, внутри корабля, в который, вероятно, и не войти без режущего оборудования.

Единственное, что произошло за это время, — легкий толчок, приблизительно четверть часа спустя после того, как все погрузилось в тишину. Это подало ей надежду: может быть, кто-то пришел на выручку! Но, возможно, это корабль просто ударился о стенку фабрикарии, которую они сканировали, когда подверглись атаке. Вероятнее всего, ударился и отскочил. Теперь летит кубарем, наверно, очень медленно, потому что она не ощущала никакого вращения.

«Что?..»

Судя по последним словам, дела обстояли хреново. У нее не было возможности попрощаться с Ланом. И со всеми остальными. И с кораблем.

«Что?..»

Безнадежно.

Сейчас ей было невыносимо жарко. Она следила за ходом времени, но теперь в голове у нее мутилось. По мере того как ей становилось все жарче, мутилось все — чувства, самоощущение, чувство юмора. Ей это представлялось неправильным, несправедливым. Вокруг царил невообразимый холод — на таком-то расстоянии от центральной звезды системы. И корабль был мертв. Или почти мертв — не вырабатывал энергии и тепла, но при этом она умирала от теплового удара, который сама и инициировала. Если только прежде она не умрет от обычного удушения. Она здесь внутри слишком хорошо изолирована. Холод в конечном счете превратит ее в ледышку, но на это уйдут дни, десятки дней. А то и больше.

А пока внутренние процессы, происходящие в ее теле, всякая химическая ерунда, которая и делает тебя человеком, медленно, но верно доводили до состояния кипения ее мозг, потому что теперь, когда корабль и костюм были мертвы, теплу некуда было уходить.

Удручающая смерть.

По ее подсчетам прошло уже несколько часов. Она отсчитывала время с точностью до минуты, но недавно сбилась, — от жара голова перестала работать, и она забыла — потеряла нить, а теперь уже никак не могла ее подобрать. В какой-то момент она поняла, что ее мертвое тело вернется к абсолютной норме, когда начнет охлаждаться после этого температурного всплеска. Когда это произойдет, спрашивала она себя. В корабле высокая температура, а двойной костюм — прекрасный изолятор. Прежде чем все это тепло рассеется, пройдет немало времени. Несколько дней. Похоже, что так.

В какой-то момент она вскрикнула. Не могла вспомнить — когда. Страхи, разочарования и какой-то первобытный ужас от того, что она оказалась в такой безысходной ситуации — даже пошевелиться не может.

Вокруг ее глаз собрались слезы, которым некуда было скатываться в мертвом прилегающем костюме. Если бы костюм все еще работал, то он бы снял слезы капиллярным способом.

Она все еще дышала. Очень неглубоко, потому что чисто механически была связана с рядом маленьких, толщиной в палец емкостей на спине костюма, и чисто химические реакции, происходящие где-то в системе, должны были поддерживать ее жизнеобеспечение в течение десятков дней. Но беда была в том, что костюм сидел на ней слишком плотно, мешая дышать, как нужно, и ее грудные мышцы не могли в должной мере растянуть ее легкие. Конечно, так оно и должно было быть, чтобы костюм функционировал должным образом в нормальных условиях, когда все оборудование работает. Он должен был плотно обхватывать ее, иначе она рисковала получить динамический удар при резком ускорении. Она чувствовала, как ее мозг отключает по частям тело, перекрывает кровоснабжение, сводит потребности организма в насыщенной кислородом крови к минимуму, но этого было недостаточно. Скоро она начнет терять мозг по частям, клетки, задыхаясь, будут умирать.

Она время от времени секретировала дремотин, чтобы успокоиться. Бессмысленно паниковать, когда это не принесет тебе никакой пользы. Если уж умирать, то почему не сделать это с достоинством.

Слава богу, что у нее есть наркожелезы.

Она надеялась, что тот, кто это сделал, получил по заслугам от Культуры, или ДжФКФ, или еще кого-нибудь. Может быть, жажда мести с ее стороны была проявлением незрелости, ну да хрен с ней, с незрелостью. Пусть эти факеры умрут мучительной смертью.

Да, пусть они умрут.

Она готова пойти на такой компромисс со своей совестью.

Да, конечно, зло побеждает, когда уподобляет тебя себе.

Очень, очень, очень жарко, и дурнота. Она подумала, что дурнота, наверно, следствие кислородного голодания. Или жары. Или того и другого. Какое-то странное онемение; туман в голове, раздвоенность.