на земле. В. Ленин настаивал на том, что текущий политический момент осенью 1917 года предполагает лишь насильственное свержение существующей власти. Большевистские устроители рая требовали крови – и она пролилась, залив всю Россию.

Простые слова: «Мир хижинам – война дворцам!» были понятнее и ближе, чем любые рассуждения о свободе, равенстве и братстве. Земля и мир были важнее для крестьянской России, чем свобода слова и всеобщее избирательное право. Но, несмотря на конкретный прозаизм интересов, несмотря на бессмысленное озлобленное варварство революционной толпы, с яростной скорбью запечатленное не только Иваном Буниным, но и Максимом Горьким, нельзя не признать, что Октябрь 1917-го пробудил невероятную творческую энергию масс, мечтающих переустроить мир. Рай на земле – это ведь задача для богоравных, для новых демиургов, которые дерзают превратить свою волю в материально осязаемые ценности человеческого бытия. Увлеченные этой демонической целью, попадая в ловушки смыслов, революционные художники мечтали изменить мир, одухотворив его безмерностью творческих усилий. В своем знаменитом труде «О Великой Утопии», опубликованном в 1920 году, Василий Кандинский писал: «Перед великой необходимостью сметаются и преграды. <…> Искусство всегда идет впереди всех других областей духовной жизни. Вчера безумная “идея” становится сегодня действенной, а завтра из нее выливается реально-материальное».

Можно как угодно критически оценивать революционный порыв художников, тех, кто отдал свой гений служению Великой Утопии, но не их воля определила историческое развитие России. «Слабое звено» империализма – поверженная Российская империя в руках большевистской партии оказалась пространством кровавого эксперимента, лагерного коммунизма, пожирающего своих детей в не виданных ни до, ни после него количествах. Цена сталинской модернизации оказалась непомерной, как и цена Великой победы с фашизмом. Советский Союз за всю историю своего существования сохранялся, жертвуя десятками миллионов наших сограждан. И лишь в годы Великой Отечественной эта непомерность была хотя бы отчасти оправдана тем, что речь шла о судьбе не идеологизированного государства, но о сохранении нации. Большевизм в конечном счете обескровил страну. Нынешний демографический провал – это ведь не только результат трагических 90-х годов прошлого столетия, это и расплата за безрассудность по отношению к собственному народу в XX веке.

История, как известно, не знает сослагательных наклонений. «О, как жила бы наша страна, если…» При подобных восклицаниях лучше промолчать. Потому что – как ни парадоксально – наше многознание даст не лучший ответ. Ведь уже в 1918 году даже проницательно трезвый Иван Бунин, который ведал о всех темных безднах дореволюционной России, писал: «Наши дети, внуки не будут в состоянии даже представить себе ту Россию, в которой мы когда-то жили, которую мы не ценили, не понимали, всю эту мощь, сложность, богатство, счастье…» Впрочем, мы и сейчас плохо ценим и мало понимаем. И почему эта мощь не устояла перед кучкой заговорщиков, которые не надеялись на то, что надолго удержат власть?

В Октябре 1917-го мы вошли в новый виток истории с тяжелейшей родовой травмой, которую трудно избыть и по сей день. Большевики окончательно обесценили человеческую личность, едва вырвавшуюся из пут крестьянской общины, назначив кумиром обезличенную коммунистическую государственность. Именно поэтому прощание с большевизмом для меня означает возвращение к человеку. И, поверьте, я не знаю его имени.

Ноябрь 2012

О жизни и о бозоне

Инициатива Никиты Михалкова, высказавшего министру культуры РФ Владимиру Мединскому пожелание, чтобы в школьной программе было специально выделено время для просмотра ста лучших советских и российских кинофильмов, мне по-человечески понятна.

Несколько озадачило, правда, что внедрение кинематографа в систему образования надо считать важнейшим политическим проектом, – но не стану придираться к мастеру, у которого к тому же много талантливых детей и внуков – потенциальных школьников и студентов. Наверняка было бы неплохо, если б наши дети, покидая среднюю школу, знали сто лучших произведений изобразительного искусства, созданных в России, сто лучших книг, написанных на русском языке, сто сочинений великих русских композиторов и сто лучших спектаклей, поставленных наилучшими отечественными театральными режиссерами по пьесам наилучших отечественных драматургов. Но привлекательная простота подобного подхода к изучению шедевров отечественной культуры, к сожалению, не изменит качества гуманитарного образования. И дело не только в том, что подобные отборы «первой сотни» всегда субъективны, и даже не в том, что потребуется более пятидесяти тысяч педагогов (по итогам статистических исследований, в России в 2011 году было 48 668 дневных общеобразовательных школ, а кроме них существуют еще вечерние школы и филиалы учебных заведений), которые смогли бы – пусть и в самой простой форме – рассказать о том, почему надо знать о существовании всех этих фильмов, романов, картин и спектаклей. Проблема существенно сложнее. Ведь важнее всего не заучить название этих ста фильмов или книг и даже знать их содержание, но почувствовать природу кинематографа и литературы. Именно творческое воображение поможет осознать великие открытия естественных наук – ведь не каждый школьный учитель сможет объяснить, что такое бозон. Этот проект должен быть не столько идеологическим, сколько развивающим. И подобный – развивающий – метод обучения должен определять преподавание всех школьных дисциплин. А это потребует коренной перестройки нашей средней школы, подготовки качественно новых поколений учителей.

Современная российская общеобразовательная школа по методике обучения весьма серьезно отличается от европейских и американских школ. Например, в финских школах, которые сегодня являются признанными мировыми лидерами по качеству образования и воспитания учеников (замечу, что они немало заимствовали у бывшей советской системы образования), около четверти учебного времени занимает эстетическое воспитание, которое способствует самореализации творческих возможностей ребенка. При этом творчество здесь трактуется расширительно, не сводясь к сфере художественных явлений. Надо понимать, что гуманизация образования определяется не cтолько количеством часов на гуманитарные предметы, сколько целеполаганием самого существования общеобразовательной школы, ее миссией. Наша школа в значительной степени ориентирована на подготовку ученика к дальнейшему продолжению обучения, к поступлению в вуз, финская школа готовит к вступлению во взрослую жизнь. Здесь у ребенка формируются смыслы и ценности, которые должны во многом определить его будущую жизнь.

Понимая, что ЕГЭ, вокруг которого по-прежнему продолжаются острые дискуссии, безусловно важен в социальном плане, поскольку он дает равные шансы всем выпускникам средних школ для поступления в вузы, уверен, что невозможно сводить все школьное образование лишь к успешности или неуспешности подготовки к предвыпускному тестированию ученика, делать это единственным критерием качества преподавания. Для понимания современной реальности этого крайне мало. Никак не отрицая необходимости научить школьников навыкам решения физических или алгебраических задач, черчению или химии, не менее важно объяснить им устройство мироздания, выработать способность к самостоятельному познанию жизни. Нужно подготовить выпускника школы к способности самостоятельно справляться