Постепенно вой ветра стал стихать. Даже зубодробительные раскаты грома стали, похоже, звучать несколько глуше, и Эрагон, осмелившись наконец вытащить из ушей затычки, был поражен тем, какая тишина их теперь окружала. Где-то далеко позади еще слышалось слабое бормотание грома, точно журчание лесного ручья по каменистому ложу, но в целом вокруг установилась благословенная тишина.

Когда умолк грохот и свист сердитой бури, Эрагон заметил, что созданные им заклятия забирают у него слишком много сил — меньше то, которое их согревало, но значительно больше то, которое собирало и удерживало в «пузыре» вокруг них пригодный для дыхания воздух. По неведомой причине энергии на поддержание действия этого заклятия требовалось во много раз больше. Вскоре Эрагон почувствовал, что использованная им магия лишила его последних сил: руки у него стали ледяными, сердце билось неровно, и страшно хотелось спать, что было, пожалуй, самым тревожным признаком.

И тут он ощутил помощь Глаэдра — казалось, с его плеч будто сняли тяжкую ношу. Энергия старого дракона стала вливаться в него, точно прилив лихорадочного жара, и мгновенно унесла прочь всю сонливость и восстановила в теле нормальное кровоснабжение. Полет продолжался.

Через некоторое время Сапфира заметила ослабление ветра, хоть пока и незначительное, и стала готовиться к выходу из восходящего потока.

Тем временем облака над ними почти развеялись, и Эрагон заметил несколько крупных сверкающих звезд, белых и серебристых, светивших, как ему показалось, гораздо ярче, чем когда-либо.

«Смотрите!» — воскликнул он, и вдруг облака окончательно расступились, и грозовой фронт остался далеко под ними, а Сапфира словно повисла в воздухе, балансируя на вершине восходящего потока.

Глянув вниз, Эрагон увидел весь грозовой фронт целиком. Он простирался на сотню миль в каждую сторону. Центр его был похож на выгнутую шляпку гигантского гриба, гладкую, но несколько разлохмаченную по краям злобными перекрещивающимися потоками ветра, с бешеной скоростью летевшими с запада на восток и угрожавшими сбросить Сапфиру с ее не слишком надежного воздушного «шеста». Облака как вблизи, так и вдали были молочного цвета и светились так, словно внутри каждого был эльфийский беспламенный фонарь. Сейчас эти облака казались прекрасными, мирными, спокойными, а не грозными громадами, мгновенно меняющими свои очертания. Но по их виду невозможно было предположить, что творится у них внутри и за ними.

Когда Эрагон посмотрел вверх, у него просто перехватило дыхание от восторга: там было столько звезд! Куда больше, чем, как ему казалось, может вообще существовать. Красные, синие, белые, золотистые, звезды всех размеров были разбросаны но небесному своду, точно горсти сверкающей пыли. Там были и знакомые ему созвездия, но теперь они были окружены тысячами более мелких звездочек, которые он видел впервые. Здесь не только звезды светились ярче, но тьма между ними казалась гораздо темнее. У Эрагона было ощущение, что раньше, когда он смотрел на звездное небо, глаза его застилала некая пелена, не дававшая ему насладиться всей красотой и великолепием этого зрелища.

Он был до глубины души потрясен неожиданно открывшимся ему миром бескрайнего космоса. А когда он опустил глаза и посмотрел вниз, его поразило нечто необычное, связанное с изгибом линии горизонта, скрывавшейся в пурпурной дымке. Да, та знакомая линия, где море и небо как бы сливаются воедино, странным образом закруглялась, словно край какой-то невообразимо большой окружности.

Это было так неожиданно, что Эрагону понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что именно он видит вдали, и когда он это понял, волосы у него на голове зашевелились, а в груди вдруг перехватило дыхание.

— Наш мир круглый! — прошептал он. — Небо пустое, а наша земля круглая!

«Похоже на то, — согласился с ним Глаэдр, похоже, не меньше Эрагона впечатленный этим зрелищем. — Я слышал, как об этом рассказывал один из диких драконов, но никогда не думал, что увижу это собственными глазами».

На востоке слабое желтое сияние окрасило часть горизонта, предвещая возврат солнца, и Эрагон понял, что если Сапфира удержится в том же положении еще минут пять, то они увидят, как солнце поднимается над краем земли, хотя там, внизу, пройдут еще долгие часы, прежде чем теплые, дающие жизнь солнечные лучи достигнут поверхности моря.

Сапфира еще несколько секунд балансировала на вершине воздушного столба, как бы повиснув между звездным небом и землей. Эрагону казалось, что они плывут в этих безмолвных сумерках, точно вольные духи, находясь как бы нигде. Что они — просто пылинка, пролетающая по границе, разделяющей два необозримо огромных пространства…

Затем Сапфира, резко нырнув вперед, стала спускаться к земле, держа курс точно на север. Воздух на такой высоте был настолько разреженным, что даже ее мощные крылья не в силах были должным образом поддерживать ее вес, как только она вышла из восходящего потока.

Теперь она осторожно, хотя и несколько неровными рывками, спускалась все ниже и ниже, и Эрагон со вздохом заметил:

«Если бы у нас было много драгоценных камней, можно было бы собрать в них большой запас энергии и попытаться взлететь еще выше. Как ты думаешь, Глаэдр, мы могли бы долететь до луны?»

«Кто знает, что еще возможно на этом свете?» — сказал Глаэдр.

В детстве Эрагону казалось, что Карвахолл и долина Паланкар — это и есть весь мир, во всяком случае тот мир, что ему понятен и известен. Он, конечно, слышал об Империи, но она не казалась ему реально существующей, пока он не начал странствовать. Потом его представления о мире значительно расширились, включив всю Алагейзию, а также, пусть и не слишком отчетливо, иные земли, о которых он успел прочесть в книгах. Но только теперь он понял: то, что казалось ему чем-то невероятно большим, бескрайним, на самом деле является лишь малой частью неизмеримо большей Вселенной, словно само его мировоззрение в течение нескольких мгновений изменилось от мировоззрения муравья до мировоззрения орла. Ибо небо оказалось пустым, бескрайним и бездонным, а земля — круглой.

Это заставляло Эрагона переоценивать все и для всего определять в жизни новое место. Война между варденами и Империей уже не казалась ему такой уж значительной по сравнению с истинными размерами мира. А какими незначительными и мелкими могли бы показаться людям те беды и заботы, которые порой сводят их с ума, если бы они посмотрели на все это с такой высоты!

И он сказал Сапфире:

«Если бы каждый смог увидеть то, что видели мы! Возможно, тогда в мире было бы куда меньше войн и сражений».

«Вряд ли можно ожидать, что волки станут овцами».

Нет, не станут. Но даже волки могут быть не столь жестокими по отношению к овцам».

…Вскоре Сапфира вновь нырнула в черные тучи, успешно избежав при этом как восходящих, так и нисходящих потоков воздуха. Она стрелой промчалась с десяток миль, лишь изредка задевая верхушки воздушных потоков, прятавшихся в недрах бури, и отчасти используя их как трамплины, которые давали ей возможность поберечь собственные силы.