Странное создание снова поменяло цвет, хрустнуло и выпустило облако мутной слизи.

— Вот что за звук мы слышали. Мы и впрямь не ошибаемся. В этом мертвом мире еще осталась жизнь.

— Мы полагаем, это болезнь. Она все и устроила.

— Болезнь? — удивился Смейк. — Но что болезнь забыла в мертвом теле?

СЮРПРИЗ ЦИФОСА

Жуткое создание в густеющей крови, которое Смейк увидал сквозь мембрану, — и есть тот самый сюрприз, приготовленный для генерала Тиктака. Часовой смерти — вот кого Тифон Цифос вживил в субкутанный эскадрон смерти.

Во время работы над субкутанным эскадроном смерти алхимика осенила необыкновенная мысль. «Если уж я, — думал Тифон, — создаю самую ужасную болезнь, почему бы не наделить ее еще одной коварной особенностью?»

Болезнь и без того получилась — хуже не придумаешь: мучительная, смертельная, неизлечимая, передается крайне необычным способом. И все же кое-чего она не умела. Впрочем, не умела этого ни одна другая болезнь: продолжать работу, даже когда вирус покинет тело.

Тифон давно уже представлял свое творение как военный отряд и задумал создать часового-камикадзе, который оставался бы в теле на случай, если его попытаются оживить. Даже после смерти больного субкутанный эскадрон смерти оставался стеречь свою разрушительную работу — в этом и заключался сюрприз.

— Смейк? — окликнула исчезнувшая кроха номер один.

— Ты в порядке, Смейк? — спросила исчезнувшая кроха номер два.

Смейк уставился на непонятное трескучее создание, как на призрака.

Чего от него ждать? А что, если операция сорвется? Судя по всему, чудовище способно принимать любое обличие и творить все, что заблагорассудится. Это новый полновластный хозяин тела Ралы.

— Что теперь? — спросил Смейк.

— Послушай-ка, Смейк! — заговорила исчезнувшая кроха номер один. — Начинается самое неприятное.

— Что же?

— Ты должен выйти и убить эту тварь.

— Что? Вы шутите?

— Нет, Смейк, мы не шутим. Тебе ведь известно: мы изжили юмор.

— Так не пойдет. Я не могу.

— А как же наш уговор? — напомнила исчезнувшая кроха номер два.

— Какой уговор?

— Уже забыл? — удивилась исчезнувшая кроха номер три. — О том, что мы можем тебя кое о чем попросить.

— Да, припоминаю.

— Но знаешь что, Смейк?

— Нет.

— Мы даже не станем просить тебя об одолжении.

— Не станете?

— Незачем об этом просить.

— Тебе, как ни крути, придется повиноваться.

— Выйди и убей эту тварь. Это твой единственный шанс выбраться отсюда.

КАМЕРА ПЫТОК

Тяжело ступая, подошел генерал Тиктак к лестнице, положив оружие на нижнюю ступеньку. Медная дева. Там, наверху. А в ней — мертвое тело Ралы. Он поднялся на одну ступеньку. Дело всей его жизни. Его любовь. Да, нужно попрощаться.

Он поднялся еще на одну ступеньку. Свой величайший триумф и единственную любовь он уничтожил собственными руками! Нестерпимая боль вернулась.

«Рала, Рала, Рала», — стучало в голове.

Тиктак поднимался выше. С каждой ступенькой боль становилась все невыносимей. С помощью медной девы он надеялся превзойти саму смерть, но та отняла у него победу, оказавшись еще более непостижимой и непредсказуемой, чем прежде. Это его величайшее поражение.

«Рала, Рала, Рала», — стучало в голове.

Вот он стоит у входа в камеру пыток, стоит лишь распахнуть приоткрытую дверь, и он увидит ее, но кто знает, во что превратили ее беспощадные когти вируса Тифона Цифоса? Тиктак вспомнил, как ужасно выглядело стремительно разлагавшееся тело алхимика.

Тиктак схватился за ручку и плотно затворил дверь. Нет, он не вынесет вида Ралы. Никогда. Позже он вернется и сожжет башню. Но теперь он должен убивать.

Развернувшись, генерал Тиктак спустился по лестнице. Схватив оружие, направился к потайному ходу, идущему под землей прямиком в Театр красивой смерти. Он покажет Фрифтару и чокнутому королю, что такое настоящий бой. Больше того: покажет им, что такое война.

ПАУК

— Твоих рук дело? — тихонько спросил Румо Укобаха, чтобы остальные не услышали. — Ты выпустил это чудовище?

— Нет, — шепнул Укобах. — Я выпустил трех чудовищ.

Паук продолжал кружиться на тонких лапах и размахивать крыльями, похоже, не решаясь, на каком из лакомых кусочков остановить выбор. Все вольпертингеры направили оружие на гигантское насекомое, но никто не отваживался напасть первым. Медлил даже Олек, неторопливо раскручивая пращу.

Медные болваны на балконе тоже выжидали: зачем им стрелять, если чудовище, вероятно, сделает за них часть работы, сожрав парочку вольпертингеров? В эту минуту паук стал звездой Театра красивой смерти.

Паук замахал крыльями, поднимая тучи пыли, что-то хрустнуло, и чудовище поднялось в воздух. Дрыгая лапами, паук покружил над ареной, над головами Румо, Укобаха, Ушана, Рольфа и его друзей, и полетел в сторону трибун. Покружив еще немного, он бросился на кучку белян, толпившихся у выхода.

— Кажется, он на нашей стороне, — проговорил Укобах, потупившись. — Во всяком случае, пока.

Медные болваны вновь осыпали арену градом стрел, и вольпертингеры схватили щиты и латы убитых солдат, чтобы защититься. Солдаты преградили выходы с арены, но нападать не решались.

— Говорю же вам, надо прорываться и продолжать бой снаружи, — снова крикнул Ушан.

— Выходы с трибун еще забиты зрителями, — ответил Урс. — А ворота заняты солдатами. Нам не выбраться, мы в ловушке.

— Тогда остается лишь ждать чуда, — вздохнул Укобах.

Новый град стрел обрушился на арену, и все поспешили укрыться.

ЙЕТИ И ВОЛЬПЕРТИНГЕРЫ

Рибезель провел вольпертингеров и йети в канализацию под Театром красивой смерти. Даже здесь слышался шум битвы, а предсмертные крики гулким эхом катились по лабиринту тоннелей. Вонь стояла невыносимая, ведь из театра в канализацию сбрасывали не только мусор со зрительских трибун и звериный помет, но и куски трупов. Вода была красной от крови, всюду белели обглоданные скелеты. Под ногами воинов кишели полчища крыс, тараканов и прочих падальщиков.