нас, немцев, всегда является то, что нам всегда не хватает времени. Обстоятельства всегда складывались так, что мы вынуждены были спешить и, если сейчас у нас нет времени, то это объясняется главным образом тем, что у нас не хватает пространства. Русские с их огромными пространствами могут позволить себе роскошь отказаться от спешки. Время работает в их пользу и против нас…”

— Но русские оказались в таком положении не в 1941 году, а задолго до этого, и он мог бы понять, но не понял. Вот его недостаток, — комментирует Молотов.

– “…почему именно 1941 год? Потому что, учитывая неуклонно нарастающую мощь наших западных врагов, если нам суждено было действовать вообще, мы должны были сделать это с минимальной отсрочкой. И обратите внимание: Сталин не сидел сложа руки..”»

— Ну, конечно! — кивает Молотов.

– “… Время опять было против нас на двух фронтах. В действительности, вопрос заключался не в том, почему 22 июня 1941 года, а скорее почему не раньше?”

— Правильно, правильно.

– “…Если бы не трудности, созданные нам итальянцами, и их идиотская кампания в Греции, я напал бы на Россию на несколько недель раньше…”

— Ну, надо было.

– “… Наша главная проблема сводилась к тому, чтобы удержать Россию по возможности дольше от выступления, и меня вечно терзал кошмар, что Сталин может проявить инициативу раньше меня…”

— Конечно, в этом тоже был известный вопрос, — соглашается Молотов.

– “… Мы можем с уверенностью предсказать, каков бы ни был исход войны, Британской империи пришел конец. Она смертельно ранена. Будущее британского народа — вымереть от голода и туберкулеза на своем проклятом острове…”

— Да, это он мне сам говорил. В таком роде он и говорил: “Какой-то проклятый остров…”

— А вы допускали такое, что если не они, то мы первые начнем?

— Такой план мы не разрабатывали. У нас пятилетки. Союзников у нас не было. Тогда бы они объединились с Германией против нас. Америка-то была против нас, Англия — против, Франция не отстала бы.

— Но тогдашняя официальная доктрина была: воевать будем на чужой территории, малой кровью.

— Кто же может готовить такую доктрину, что, пожалуйста, приходите на нашу территорию и, пожалуйста, у нас воюйте?! — говорит Молотов. — Военный министр скажет: “Приходите к нам!” Конечно, он будет говорить: “Малой кровью и на чужой территории!” Это уже агитационный прием. Так что агитация преобладала над натуральной политикой, и это тоже необходимо, тоже нельзя без этого.

— Гитлер говорит: “Нам нужно только одно — отказаться признать себя побежденными, ибо для германского народа сам факт продолжения независимости, существования — уже победа. Этого одного будет достаточно для оправдания данной войны, которая окажется не напрасной. В любом случае ее нельзя было избежать. Враги германского национал-социализма навязали ее мне еще в январе 1933 года… “

— А начинает он вот с чего: “Если мне суждено погибнуть, то пусть погибнет и немецкий народ, потому что он оказался недостойным меня”.

— Эта его фраза известна. Довольно глупая, — говорит Молотов.

— Как Сталин относился к Гитлеру, как к личности, как его оценивал?

— Сказать — недооценивал, это было бы неправильно. Он видел, что все-таки Гитлер организовал немецкий народ за короткое время. Была большая коммунистическая партия, и ее не стало — смылись! А Гитлер вел за собой народ, ну и дрались немцы во время войны так, что это чувствовалось. Поэтому Сталин как человек хладнокровный при обсуждении большой стратегии, он очень серьезно относился к этому делу»679.

Эпилог 4-й

«Фюрер подчеркнул: …Европейское единство в результате совместной войны против России»

(из дневника Франца Гальдера от 30 июня 1941 года. 9-й день войны)

Почти вся континентальная Европа к 1941 году, так или иначе, но без особых потрясений вошла в новую империю, возглавляемую Германией.

Начальник Генштаба сухопутных войск Германии Франц Гальдер записал сказанные 30 июня 1941 года слова Гитлера, констатирующие положение вещей — «Европейское единство в результате совместной войны против России»:

«…. Фюрер подчеркнул:

а. Задача овладения Финским заливом является первостепенной, так как только после ликвидации русского флота станет возможным свободное плавание по Балтийскому морю (подвоз шведской железной руды из Лулео). Захват русских портов с суши потребует три-четыре недели. Лишь тогда подводные лодки противника будут окончательно парализованы. Четыре недели означают 2 000 000 тонн железной руды.

б. Значение Украины как продовольственной и сырьевой базы и как промышленного района.

Фюреру представляется особенно важным ускорить наступление пехотных соединений группы армий “Север” на Ленинград, но одновременно с этим следует продолжать наступление подвижными соединениями, не ожидая подтягивания пехоты. Он не уверен в том, что сил, имеющихся в распоряжении Лееба, будет достаточно для выполнения этой задачи (особенно это касается подвижных соединений). Фюрер считает, что в случае достижения Смоленска в середине июля пехотные соединения смогут занять Москву только в августе. Одних танковых соединений для этого недостаточно. За то время, пока пехотные соединения будут двигаться на Москву, по его мнению, можно будет успеть очистить весь Север. После этого можно будет сосредоточить танковые соединения в районе восточнее Москвы. Фюрер подчеркнул также необходимость скорейшей организации снабжения танковых групп Гёпнера и Гота горючим.

Во время чая велись разговоры главным образом на политические темы. Были затронуты следующие вопросы:

Единение Европы в результате совместной войны против России (выделено мной. — М.А.)….»680.

И это была адекватная оценка положения.

«Геополитические цели войны 1941–1945 годов фактически осуществляли не 70 млн. немцев (70,2 млн; без австрийцев — 6,76 млн и судетцев — 3,64 млн. — М.А.), а более 300 млн. европейцев, объединенных на различных основаниях — от вынужденного подчинения до желанного содружества, — но так или иначе действовавших в одном направлении»681.

«К концу XIX века внимательным наблюдателям стало ясно, что Германия неотвратимо стремится (и имеет серьезные основания стремиться) к первенству в Европе. Это явилось исходной причиной и Первой, и Второй мировых войн, притом уже в самом начале Второй Германия смогла действительно — и почти невероятно быстро — осуществить (пусть и не надолго) свое устремление. Начав боевые действия в сентябре 1939 года, к июлю 1940-го она фактически “объединила” под своей эгидой всю континентальную Европу, хотя ее “окраинные” юго-восточные страны — Греция и Югославия — были присоединены несколько позже, к июню 1941 года.

Притом, вторгаясь в пределы той или иной европейской страны, германские войска встречали тогда способное изумить своей нерешительностью и слабостью сопротивление. Так, германское вторжение в Польшу началось 1 сентября 1939 года, а уже 17 сентября польское правительство покинуло страну. С Францией дело обстояло еще удивительнее: германские войска фактически начали захват страны 5 июня 1940 года,