преклонил колено перед истинным сюзереном, но кавалерист до сих пор в Урготе… Ничего, они еще поговорят. Главное – убедить Эмиля встретиться с Альдо, а дальше все выйдет само собой. Савиньяк отличит старое золото от олларской медяшки, а такие генералы Альдо нужны.

Ричарду мучительно захотелось обернуться и увидеть серьезное и светлое лицо государя, но юноша сдержался. Повелитель Круга возглавляет коронационную процессию и смотреть он должен вперед и только вперед, к тому же их с сюзереном разделяют дружины Скал, Волн и Молний.

Карас поравнялся с двумя каменными стелами, словно стерегущими вход в аббатство. Мэтр Шабли, рассказывая о древностях, говорил, что они перенесены в новую столицу из Гальтары. Здесь, между древних камней, кортеж должен остановиться и ждать, пока Ричард Окделл сделает свое дело. Юноша, откинув плечи, сжал колени, но жеребец продолжал шагать вперед, и Дику пришлось натянуть поводья. Линарец обиженно фыркнул и замер, на выметенную мостовую легла напоминающая памятник тень. Герцог Окделл выпрямился в седле, слушая приветственный гул. Все было чудесно, вернее, было бы, если б не досадные мелочи. Сначала – подлая надпись на стене, потом старуха и, наконец, Придд со своими выходками. Карас из меча Раканов в глазах сюзерена перевесил бы кинжал Боррасок, но камень потерян, а Спруты бережливы и знают, как подольститься. Наверняка Эктор прежде чем предал, осыпал короля подарками и клятвами в верности, это Скалы молчаливы, Скалы, не Волны!

Пушечный залп слился с колокольным перезвоном и боем часов. Полдень! Берхайм правильно рассчитал дорогу. Ричард спрыгнул на камни, бросил поводья и пошел вперед мерным шагом гальтарского гимнета. В воротах Повелителя Скал ждали церемониймейстер и четверо клириков с орденскими голубями на груди.

– Все ли готово к встрече Государя? – больше всего на свете Ричард боялся сбиться, но память не подвела, недаром они с Берхаймом перерыли столько книг.

– Повелитель Скал может быть спокоен, – заверил церемониймейстер. – Кто из близких рядом с Государем?

– Ее высочество вдовствующая принцесса, – ответил Дик. – Ее коня ведет Йоган-Йозев Мевен, подвластный Волнам.

– Повелители следуют за своим государем?

– Кони Повелителя Молний и Повелителя Волн идут рядом с конем Государя. – Спруту верить нельзя, но он тут, на своем привидении в конском обличье. Моро и тот приятней.

– Ноха ждет Государя, – поднял руку Арчибальд Берхайм, – да здравствует идущий впереди! Да здравствует благой вестник! Да здравствует Повелитель Скал!

Да, сегодня по древнему закону впереди Ричард Окделл, но через год первыми будут Ветра. Новые. Вороны больше не будут предвещать несчастья. Повелителем Ветров станет Карл Борраска, и в небо Кэртианы взовьется белая ласточка, но пока мальчик слишком мал, его заменит отчим и опекун.

– Я доложу Государю, что Ноха ждет. – Когда-нибудь вместо «государь» он скажет «анакс», когда-нибудь они поднимутся на площадку Мечей и над головой Альдо вспыхнет четверной ореол, но слава начинается сегодня. В Нохе.

– Его высокопреосвященство Левий, – объявил светлоглазый священник в облачении епископа, – готов возложить венец на чело его высочества. Пусть Альдо Ракан вступит в храм и преклонит колени пред Создателем Всего Сущего. Он выйдет из обители владыкой земным.

– Мэратон! – произнесли губы Дика, и это было самым трудным, потому что было враньем. Не оливковое масло на лбу и не Создатель, которого нет, вознесли Альдо на престол предков. Он это сделал сам по воле Кэртианы.

Святой Алан, все должно быть по-другому! И так и будет! Вместо храмового купола – гальтарское небо, вместо эсператистских молитв – благословение истинных богов и победы, достойные первых анаксов.

– Я возвращаюсь к моему государю с благой вестью.

Преклонять колени перед разрисованными досками – оскорблять свою кровь, но сейчас иначе нельзя. Без поддержки Эсперадора и союзных государств Талигойе не продержаться. Из Олларии в древнюю столицу можно попасть только в обход, через Тронко, но там Дьегаррон и Бонифаций, с ними не договориться.

– Иди, сын мой. Кланниме![63]

Сын?! Ричард Окделл – сын своего отца, Повелитель Скал и верный вассал Альдо Ракана, но сюзерену приходится склоняться перед Агарисом и заключать договоры с Гайифой и Дриксен. То же намеревался сделать и отец. Надеялся ли он на древние силы или рассчитывал только на мечи и родовую Честь? Эгмонт Окделл был благороден и судил обо всех по себе, а его загнали в болота.

– Герцог Окделл, вам дурно?

– Нет, граф.

Древняя арка казалась рамой, в которую вставили пронизанную светом картину. Мевен и Рокслей держали под уздцы королевских линарцев. Сверкали золотым шитьем мундиры, рядом с затянутым в алое Робером смертной тенью маячил Придд, а за спиной рос, заполняя все вокруг, торжествующий перезвон.

2

Храм был огромным, а Левий маленьким, по плечо покойному Адриану, если не меньше. Конечно, для мужчины рост не главное, то есть не самое главное, и все же будь кардинал повыше, Матильде было бы как-то спокойней и за него, и вообще. Вдовствующая принцесса сама не знала, чего опасалась, но после избрания нового Эсперадора и прогулки по кладбищу ничего хорошего от церковных ритуалов не ждала. Вдовица так и не поняла, что за бред ей привиделся, но зеленые свечки в руках призраков и черный олларианец из головы идти не желали.

– Держись, – шепнул внук, подавая руку, – это не так уж и долго.

– Твою кавалерию! – скорей по привычке, чем от души, огрызнулась алатка, проходя под тяжелой сводчатой аркой. В храме царил полумрак, по крайней мере в сравнении с залитыми солнцем улицами. И то сказать, свечи, сколько б их ни было, никогда не сравнятся с солнцем. Ее высочество вдохнула напоенный курениями воздух и поежилась то ли от холода, то ли от тревоги. Строгий молодой клирик с полупоклоном вручил ей толстую серебристую свечу, такая же, но золотая, досталась внуку, что-то громко и зло вздохнуло, Матильда не сразу поняла, что это орган. Звуки «Создателю всего сущего» отдавали детскими страхами и желанием выскочить из опасной полутьмы на солнце. Матишка Мекчеи с детства ненавидела органные сопения и всю жизнь проторчала в Агарисе. Так бывает – кричишь, что не любишь кошек, а кошки вот они, в твоей постели. Заползли и греются, попробуй прогони.

Орган отстенал «Ураторэ»[64] и принялся за что-то новое, еще более замогильное, но на этом неприятности иссякли. Ничего не меркло и не дуло, ее высочество помнила, на каком она свете, а сбоку твердо и медленно вышагивал вырядившийся в белое внук, а не призрак глупой девчонки, влюбившейся в недоношенного принца.

– Орстон, – завыл хор, – те урсти пентони меи нирати …[65]

Этого песнопения Матильда еще не слышала. Музыка была хороша – светлая, величественная, строгая, под такую и впрямь уверуешь во вселенскую справедливость. Надо