«Договор, подписанный союзниками в Реймсе, – продолжал И. В. Сталин, – нельзя отменить, но его нельзя и признать. Капитуляция должна быть учинена как важнейший исторический факт и принята не на территории победителей, а там, откуда пришла фашистская агрессия – в Берлине, и не в одностороннем порядке, а обязательно верховным командованием всех стран антигитлеровской коалиции. Пусть ее подпишет кто-то из главарей бывшего фашистского государства или целая группа нацистов, ответственных за все их злодеяния перед человечеством»… После этого Верховный Главнокомандующий потребовал соединить его по телефону с Берлином».

Как вспоминал Жуков, Сталин сообщил ему по телефону о капитуляции в Реймсе и, дав оценку этому событию, сказал: «Мы договорились с союзниками считать подписание акта в Реймсе предварительным протоколом капитуляции. Завтра в Берлин прибудут представители немецкого главного командования и представители Верховного командования союзных войск. Представителем Верховного Главнокомандования советских войск назначаетесь вы… Главноначальствующим в советской зоне оккупации Германии назначаетесь вы; одновременно будете и Главнокомандующим советскими оккупационными войсками в Германии».

О том, что в оценке различных актов о безоговорочной капитуляции не было ясности и у западных военачальников свидетельствуют мемуары Д. Эйзенхауэра. Объявив в конце главы «Вторжение в Германию» о своем требовании к Йодлю обеспечить «официальную капитуляцию» перед советским правительством в Берлине, Эйзенхауэр в начале следующей главы («Последствия победы») утверждал: «По условиям подписанного акта о капитуляции руководители немецких видов вооруженных сил должны были прибыть в Берлин 9 мая, чтобы подписать ратификацию (выделено мною. – Прим. авт.) в русском штабе». Говоря о «ратификации», а не об акте о безоговорочной капитуляции перед СССР, Эйзенхауэр пояснял: «Эта вторая церемония, как мы понимали, должна была символизировать единство западных союзников и Советов и оповестить весь мир о том, что капитуляция осуществлена перед всеми, а не только перед западными союзниками». Из слов Эйзенхауэра неясно, что должна была собой представлять процедура в Берлине: «ратификацию акта о безоговорочной капитуляции» или же «символическую» церемонию единства антигитлеровской коалиции?

О том, что Эйзенхауэр знал, что СССР не был готов признать акт, подписанный в Реймсе окончательным, говорит его решение не разрешать журналистам, приглашенным для освещения этого события, публиковать «материалы о капитуляции, пока не будет официального заявления, согласованного между союзниками». (Очевидно, что до подписания акта генерал Суслопаров сообщил Эйзенхауэру о том, что Москва еще не дала ему такого разрешения.)

В то же время очевидно, что Эйзенхауэр уже 7 мая постарался принизить значение подписания акта о капитуляции в Берлине. Он писал: «На церемонию подписания капитуляции в Берлине были приглашены и западные союзники, однако я считал для себя неподходящим ехать туда. Немцы уже побывали в штаб-квартире западных союзников, чтобы подписать акт о безоговорочной капитуляции, и я полагал, что ратификация в Берлине должна быть делом Советов. Поэтому я назначил своего заместителя главного маршала авиации Теддера представлять меня на церемонии… Спустя несколько месяцев я увидел в Москве кинофильм – всю эту церемонию в Берлине, заснятую на пленку».

В ночь с 8 на 9 мая в Карлсхорсте, в восточной части Берлина Акт о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил был подписан начальником штаба Верховного главнокомандования Германии генерал-фельдмаршалом В. Кейтелем. Капитуляцию принял от СССР Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, а также командующий стратегическими воздушными силами США генерал Спаатс, маршал авиации британских вооруженных сил Артур В. Теддер, главнокомандующий французской армии генерал Делатр де Тассиньи. Так, несмотря на то, что подписание акта о безоговорочной капитуляции Германии в Берлине правительством Геббельса было сорвано эсэсовцами, направляемыми Гиммлером, роль нашей страны и Красной Армии в достижении Победы получила полное признание.

На процедуре подписания присутствовал и И. А. Суслопаров. Тут ему сообщили, что Сталин, позвонив по телефону, просил ему передать, что не имеет претензий к его действиям в Реймсе.

В своем обращении к народу по радио 9 мая И. В. Сталин говорил: «Товарищи! Соотечественники и соотечественницы! Наступил великий день победы над Германией. Фашистская Германия, поставленная на колени Красной Армией и войсками наших союзников, признала себя побежденной и объявила безоговорочную капитуляцию. 7 мая был подписан в городе Реймсе предварительный протокол капитуляции. 8 мая представители немецкого главнокомандования в присутствии представителей Верховного Командования союзных войск и Верховного Главнокомандования советских войск подписали в Берлине окончательный акт капитуляции, исполнение которого началось с 24 часов 8 мая». Так Сталин определял отношение Советского правительства к двум актам о капитуляции. Не отрицая значения акта, подписанного в Реймсе, Сталин объявлял его «предварительным», а «окончательным» считал лишь тот, что был подписан в Берлине.

В своем обращении к народу 9 мая Сталин сказал: «Великие жертвы, принесенные нами во имя свободы и независимости нашей Родины, неисчислимые лишения и страдания, пережитые нашим народом в ходе войны, напряженный труд в тылу и на фронте, отданный на алтарь Отечества, не прошли даром и увенчались полной победой над врагом. Вековая борьба славянских народов за свое существование и свою независимость окончилась победой над немецкими захватчиками и немецкой тиранией… Германия разбита. Германские войска капитулируют». В то же время Сталин подчеркнул: «Советский народ торжествует победу, хотя он и не собирается ни расчленять, ни уничтожать Германию».

По мере приближения часа капитуляции становилось ясно, что попытки Гиммлера и возглавляемых им эсэсовцев удержаться у руководства побежденной Германии безнадежны. Военные, окружавшие Дёница, жаждали избавиться от тех, кто преследовал их после покушения на Гитлера 20 июля 1944 года, уничтожал их коллег и близких к ним людей. Для западных держав Гиммлер и его люди, их попытки добиться сепаратного мира были уже не нужны. Более того, зловещая фигура рейхсфюрера СС в правительстве Дёница мешала Западу говорить о торжестве дела демократии.

6 мая в разгар переговоров в Реймсе о безоговорочной капитуляции Дёниц направил Гиммлеру письмо: «Дорогой господин имперский министр! Учитывая нынешнюю ситуацию, я решил отказаться от дальнейшего сотрудничества с Вами в качестве имперского министра внутренних дел, члена имперского правительства, главнокомандующего резервной армии и главы полиции. Я объявляю все ваши должности упраздненными. Я благодарю Вас за службу, которую Вы осуществляли ради Рейха».

Аналогичное письмо было адресовано также Геббельсу. Ясно, что 6 мая Дёниц всё ещё не знал о его судьбе. А это, в частности, означало, что никто из обитателей бункера, кто мог бы принести вести о Геббельсе, не прибыл во Фленсбург. Очевидно, никто из них не спешил на службу в правительстве Дёница, а старался как можно надежнее скрыться.

Такое же письмо было направлено Розенбергу, министру по оккупированным территориям на Востоке. (Удивительным образом, такое министерство сохранялось в Германии до 6 мая 1945 г.) В отставку был отправлен и министр юстиции Отто Тирак. Так Дёниц постарался избавиться от наиболее одиозных личностей в своем кабинете.