— Кромвель — предатель! — смело выкрикнула одна из них.

— Целься! — закричал командир караула. Солдаты в зале суда немедленно повернули мушкеты и наставили их на галерею. Раздался визг, и толпа отпрянула от вооруженных людей.

Александр споткнулся и еле удержался на ногах, уцепившись за перила. Женщин оттеснили, и караул вернулся на прежние места. Александр расправил плащ и отряхнул штаны.

— Это что-то невозможное! — пожаловался он Джону. — Я думал, нас задавят насмерть в этой свалке.

Джон кивнул.

— Посмотри на Кромвеля, — сказал он.

Кромвель вскочил на ноги, глаза обшаривали толпу, цепляясь взглядом за витражные стекла в свинцовых переплетах — через них можно было атаковать зал суда. Но все было тихо. Ничего не произошло, всего лишь одна женщина выступила в защиту короля.

Кромвель медленно вернулся на свое место. Оттуда он бросил взгляд на короля. Карл поднял брови, еле заметно усмехнулся. Лицо Кромвеля стало мрачным.

Брэдшоу, пытаясь снова овладеть вниманием суда, объявил, что отказ короля говорить сочли признанием вины. Но поскольку обвинение столь серьезно, ему позволят выступить в свою защиту и говорить так долго, как он сочтет нужным, но лишь до тех пор, пока он не подвергает сомнению полномочия суда.

— Смотри, как они выворачивают все наизнанку, лишь бы дать ему лишний шанс, — прошептал Александр Джону. — Не было никогда такого прецедента, чтобы разрешать подсудимому выступать в свою защиту без признания или отрицания им вины.

Король подался вперед в своем кресле, его уверенность в себе возрастала с каждой минутой.

— Ради мира в королевстве и свободы народа я ничего не буду говорить о юрисдикции суда, — ясным голосом заявил он.

И снова в речи его не было и следа заикания.

— Если бы я больше думал о своей жизни, нежели о мире в королевстве и о правах и вольностях своих подданных, я бы вступил в конкретную полемику и, возможно, смог оттянуть страшный приговор. У меня есть что сказать, и я хотел бы быть услышанным прежде, чем приговор будет вынесен. Я хотел бы высказаться перед обеими палатами, прежде чем будет объявлен приговор.

— Что? — изумленно спросил Джон.

— Что он себе думает? — прошептал Александр. — Он наконец собирается предложить мир? Какое-то соглашение?

Джон кивнул, не сводя глаз с короля.

— Посмотри на него, он думает, что нашел решение.

Брэдшоу начал было отказываться, настаивая на том, что суд решительно настроен против проволочек, когда вдруг заговорил один из членов суда, Джон Даунс.

— Неужели у нас каменные сердца? Разве мы не люди? — требовательно вопросил Даунс.

Двое судей по обеим сторонам от него попытались заставить его замолчать.

— Я должен выступить против этого, даже если я погибну! — прокричал Даунс.

Кромвель, сидевший впереди него, обернулся с лицом, потемневшим от ярости.

— Вы с ума сошли! Неужели не можете сидеть спокойно?

— Нет, сэр! Я не могу молчать!

Он заговорил еще громче, так, чтобы его слышали все в зале.

— Я не удовлетворен!

Джон Брэдшоу обозрел шестьдесят восемь членов суда, увидел с полдюжины нерешительных лиц, дюжину тех, кто явно желал бы оказаться где-нибудь в другом месте, пару десятков иных, кого понадобится заново убеждать в правильности происходящего, и объявил, что суд удаляется на совещание.

Король вышел первым. Походка его была легка, голова высоко поднята, слабая улыбка триумфатора играла на лице. За ним, тихо переговариваясь друг с другом, потянулись члены суда, явно выбитые из колеи этим последним предложением. Когда в дальнем конце зала суда распахнули двойную дверь, в помещение ворвался поток свежего холодного воздуха, и часть зевак ушла.

Джон и Александр остались на своих местах.

— Я не уйду, — сказал Джон. — Клянусь, он избегнет палача. Они вернутся с готовым соглашением. Ему снова удалось сделать это.

— Спорить не буду, — ответил Александр. — Он легко может проделать это снова. Члены суда кажутся неуверенными, Кромвель выглядит так, будто готов поубивать их всех. Он обратил их в бегство.

— Как ты думаешь, что они сейчас делают? — спросил Джон.

— Надеюсь, Кромвель не будет зачищать суд,[36]— задумчиво проговорил Александр. — А то вдруг решит избавиться от Даунса и его сторонников? Он ведь уже проделал такое с парламентом, почему бы не повторить такое и здесь?

Джон уже готов был ответить, как двери в конце зала захлопнулись — обычный сигнал к возобновлению работы суда. Затем вошел слегка улыбающийся король с видом человека, играющего роль, абсурдно легкую для него, чтобы принимать ее всерьез, и уселся в свое красное кресло. Затем появились судьи. Даунса среди них не было.

— Его здесь нет, — быстро сказал Александр. — Это плохо.

Лицо Джона Брэдшоу было таким же мрачным, как и у Кромвеля. Он объявил, что суд не принимает более никаких отлагательств. Созыва палаты лордов и палаты общин не будет. Суд приступит к вынесению приговора.

— Но небольшая отсрочка на день или два может принести королевству мир, — прервал его Карл.

— Нет, — сказал Брэдшоу. — Мы не будем откладывать решение.

— Если вы выслушаете меня, я смогу дать удовлетворительные ответы на все ваши вопросы здесь и удовлетворить пожелания моего народа после, — любезным тоном сказал король.

— Нет, — отрезал Брэдшоу. — Переходим к вынесению приговора.

Король выглядел ошеломленным, он никак не ожидал, что судьи откажутся от искушения прийти к соглашению. На некоторое время он откинулся в своем кресле назад, и Джон мог сказать, судя по сосредоточенному выражению его лица и по тому, как он слегка барабанил пальцами по подлокотнику, что король думал о другом плане, о другом подходе.

Наступил звездный час Джона Брэдшоу. Он начал декламировать речь, держа ее в руке. Он читал достаточно медленно для того, чтобы все пишущие для журналов могли записать все, что он говорил. Он перечислил традиционные обязанности парламента и обязанности короля, он заявил, что короли должны нести ответственность за свои преступления. Во время длительных перечислений юридических тонкостей волнение в толпе все нарастало, но в конце концов Брэдшоу подошел к главному. Он объявил, что король, подняв оружие против своих подданных, тем самым нарушил договор между королем и его народом. Король обязан защищать свой народ, а не нападать на него.