– Ничего я не знаю и ничего тебе не говорил. Откуда мне знать, кто чем занимается?

– Нет, говорил! Говорил! – настаивал Уайтекер. – Пойми, ты же в этом не замешан. И я не собирался тебя впутывать. Тебя не тронут. Им нужна АДМ.

– Ну, все. – Феррари поднял руки вверх. – Поговорили, и хватит.

Уайтекер моргнул.

– Сьюзен знает? – спросил он.

– Нет, – соврал Феррари. – Ей ничего не известно. – Он открыл дверь. – Больше нам не о чем говорить.

– Старик, я не стал бы капать на тебя, ты же меня знаешь. Я был в таком же положении, как и ты. Ты знаешь, я не стал бы.

Феррари ничего не ответил.

– Слушай, только не говори никому об этом разговоре! – вдруг всполошился Уайтекер. – Ты ведь не скажешь, что я приезжал к тебе, да?

Феррари молча смотрел на него.

– Разговор окончен, – произнес он и закрыл дверь.

Сквозь стекло он видел, что Уайтекер все еще стоит на крыльце и чего-то ждет. Феррари хлопнул по выключателю, погасив свет на крыльце и оставив Уайтекера в темноте.

Феррари вернулся в гостиную. Этот разговор его доконал. Руки дрожали. Чуть успокоившись, он подошел к телефону. Ему хотелось позвонить адвокату и рассказать, что случилось.

По мере того как расширялся круг свидетелей, допрошенных Бассетом и Д'Анжело, отзвуки этих допросов стали доходить до средств массовой информации. В газетах появилась серия публикаций о том, что ФБР усиленно ищет подтверждение выдвинутого Уайтекером обвинения АДМ в выплате сотрудникам компании «черных», нелегальных бонусов.

Эти публикации разгневали и АДМ, и «Уильямс и Конноли». Адвокаты насели на прокуроров и потребовали принять меры. Наконец 18 октября репортерам позвонил представитель АДМ и велел обратиться в пресс-бюро Министерства юстиции, где для них подготовлено заявление.

Всем, обратившимся в пресс-бюро, заявили:

– АДМ не является объектом расследования или преследования со стороны уголовного отдела Министерства юстиции.{350}

Что все это значит, черт побери?

Д'Анжело и Бассет прочли заявление министерства в газетах на следующее утро. Это было неслыханно: компанию официально объявляли невиновной еще до окончания расследования. Более того, это была неправда. И расследование пока не доказало, что Уайтекер лжет. Агенты были уверены, что тут какая-то политическая махинация.

Посоветовавшись с Бассетом, Д'Анжело решил известить о вашингтонском демарше своего непосредственного начальника. Он позвонил Робу Гранту.

– Привет, Роб, – сказал он. – Есть сногсшибательная новость.

– Что еще?

– Министерство юстиции выступило с заявлением, что АДМ не является объектом уголовного расследования.

– Что значит «АДМ не является объектом уголовного расследования»?

– Говорю то, что слышал. Понимай как знаешь.

– А как же Рэнделл? Мик Андреас?

– Не являются объектами. Фантастика.

– А с какой стати министерство выступило с этим заявлением? Что их побудило?

– Не имею понятия, Роб.

– Ты уже говорил с кем-нибудь об этом?

– Нет, тебе звоню первому.

– Ладно, я перезвоню.

Агенты созванивались и перезванивались целый день, но для чикагского отделения ФБР подоплека этого непостижимого и безосновательного министерского заявления так и осталась загадкой.

В тот же день главный юрисконсульт АДМ Рик Рейзинг стоял на задрапированной синей тканью сцене в здании бывшей школы, оглядывая толпу встревоженных и разгневанных акционеров. После проведенных ФБР обысков курс акций АДМ резко упал. А теперь многие акционеры требовали назначения новых директоров, не связанных с семьей Андреас.

Но сегодня, в день ежегодного собрания акционеров, тема фиксирования цен почти не затрагивалась. Все, выступавшие от имени компании, говорили в основном о ходе расследования преступлений Уайтекера. Рейзинг сказал, что у него хорошая новость:

– Министерство юстиции заявило, что нет оснований утверждать, будто хищения, осуществленные Уайтекером, были частью якобы распространенной в АДМ системы незаконного поощрения служащих.{351}

Эти слова были далеки от содержания заявления министерства, однако, как тут же убедились акционеры, спорить с ведущими собрание топ-менеджерами не имело смысла. Когда Эдвард Дёркин начал было от имени профсоюза плотников критиковать руководство компании, сидевший в президиуме Дуэйн Андреас приказал отключить его микрофон.

Дёркин стал гневно ссылаться на правила Робертса, регламентирующие проведение официальных собраний, но Андреас рявкнул:

– Это собрание, сэр, проводится по моим правилам.

Дик Битти прошел сквозь вращающуюся дверь и направился к лифту. Он шел в чикагский офис антитрестовского отдела Среднего Запада. Его сопровождали двое коллег по «Симпсон и Тэтчер». Одним из них был Чарльз Куб, лучший в фирме знаток антитрестовского законодательства. В тот день министерство впервые разрешило представителям АДМ прослушать аудиозаписи, сделанные в ходе расследования «Битвы за урожай», и было решено, что их должен послушать Куб.

Этот габмит разыграл Скотт Лассар из чикагской окружной прокуратуры. С тех пор как раскрылись мошенничества Уайтекера, АДМ гарцевала на белом коне. Если бы дело зависело от одного Уайтекера, его исход был бы предрешен. Но существовали аудио- и видеозаписи – основа всего расследования.

Адвокаты «Уильямс и Конноли» явно намеревались драться до последнего, и неудивительно: она сражалась под знаменем Андреасов. Заявление о невиновности компании подразумевало бы виновность Мика Андреаса. Перед адвокатами «Уильямс и Конноли» стояла нелегкая задача.

Другое дело «Симпсон и Тэтчер». Битти выступал от имени чрезвычайного комитета. Представлялось, что он способен пойти на соглашение, если тому будут способствовать обстоятельства. А если обнародовать заготовленные ФБР записи, у совета директоров АДМ потребуют объяснить, почему они не предприняли ничего, чтобы исправить положение. Поэтому Лассар предложил поискать подход к юристам «Симпсон и Тэтчер».

Адвокатов пригласили в небольшой зал, где уже был включен телевизор. За несколько часов просмотра и прослушивания записей они сделали множество заметок – двести пятьдесят листов.

Если у Битти и Куба и были сомнения в обоснованности обвинений против АДМ, к концу первого дня просмотра они развеялись. Адвокаты «Уильямс и Конноли» месяцами убеждали Битти, что эти записи никогда не увидят свет. Сейчас он понимал, что адвокаты принимали желаемое за действительное.