барабана. Забияка выдал ему всю свою наличность.

Представление прошло «на ура», зрители не хотели отпускать Ивана Забияку за его весёлую песенку:

Не тону в воде, не горю в огне,

потому что ты улыбнулась мне.

Наутро болела голова, но ему не надо было идти на репетицию. Какой же дурак будет работать, если он миллионер?

Вчера труппа прощалась с Иваном. Совсем! Навсегда!

Не будет теперь «жлобов» администраторов, не будет больше чужих квартир-клоповников, бутербродов наспех, миллиона добрых улыбок, цветов, криков «браво», не будет «заводной» работы, когда не замечаешь, как летят часы… Ничего этого никогда больше не будет.

– Молодой человек, – вывел Забияку из задумчивости человек в форме, сидевший напротив. – Вы оставляете все деньги себе, или часть жертвуете на что-то?

– Нет, нет! – сказал Забияка. – Я забираю всё! Да, да, все три миллиона, и покупаю себе на 15 лет постоянное место ударника Ивана Забияки.

Ладошками рук он ритмично застучал по столу, и стаканчик для карандашей и две чернильных крышки подхватили его песенку:

Не тону в воде, не горю в огне,

потому что ты улыбнулась мне…

Вальс

Когда Мирон Васильев поднялся на ринг, зал приветствовал его аплодисментами. «Ну, заорали!..» – довольный, буркнул Мирон и стал тщательно натирать канифолью подошвы своих ботинок.

Михаил Михайлович Сундуков, или попросту Сундук, тренер Мирона, налил полстакана воды, дал отпить ему глоток и заботливо подставил ведро, куда Мирон сплюнул, прополоскав горло. Сундук любил Мир она.

Он любил его за то, что тот был похож на него, Сундукова, в молодости. Они одинаково понимали бокс. Бокс – это дыхание, удар, напор, и они это докажут: Мирон сегодня станет чемпионом.

Сундук стал давать последние наставления. Они знали этого интеллигента, который стоял в углу напротив. Слово «интеллигент» у Сундука было последним ругательством. «Ты сильнее, дави его, – шептал он Мирону, – но не зарывайся, поймаешь на левой и тогда выкладывайся…».

Раздался гонг, и боксёры сошлись.

Всё вроде бы складывалось, какхотел Сундуков, Мирон атаковал. Он выложил «интеллигенту» свои козыри – силу, скорость, умение держать удар, но в душе у Сундукова появилась тревога. Нет, он не боялся за Мирона – «его и оглоблей не собьёшь»; и то, что Миров проигрывает немного по очкам, также не волновало тренера. Его тревожило то, что Аксентьев слишком уж копирует Мирона, разговаривает с ним на его языке, ведёт бой в том же ритме и в той же манере, и если он вдруг заговорит по-другому, Мирон не найдётся, что ответить.

Спокойный вид «очкарика» подтвердил его опасения а, пытаясь успокоить себя, Сундук зашептал: «Ну, Миня, снизу, сбоку, снизу…».

Шла последняя минута первого раунда. Мирону было плохо, нет, он ещё не получил ни одного сильного удара, но ощущение, что «здесь что-то не так», сбивало его с толку.

И вдруг… Аксентьев плавно заскользил вправо от него, мягко ломаясь в корпусе, – и Мирон оказался в пустоте. Это был уже не привычный бой, а какой-то вальс, легкий, тревожный, и мелодия его, печальная и грозная, вот-вот могла оборваться. Мирон двинулся за противником и сам почувствовал, что он «выпал» из ритма…

…Мирон открыл глаза и совсем рядом увидел лицо Сундука и Аксентьева. Аксентьев вежливо улыбался, а Сундук мрачно жал ему руку.

– Не дотянул секунд пять, – сплюнул Сундук, помогая Мирону пролезть под канаты…

Из раздевалки Мирон пошёл поздравить Аксентьева с победой.

У Аксентьева толпились друзья, – «интеллигенты», которых так не любил Сундук. Уходя, он задержал взгляд на книжке в раскрытом чемодане Анатолия. «Поль Э-лю-ар», – прочёл он про себя и подумал, что надо спросить у Сундука, когда и где дрался этот самый Э-лю-ар.

В коридоре на Мирона с любопытством взглянула девушка, стройная, с пепельными волосами, зелёноглазая. Она постучала в гардеробную Анатолия, и Мирон почему-то вдруг вспомнил мелодию вальса, который так резко оборвался на ринге.

Потом надо не забыть спросить Сундука про Поля Элюара, – подумал Мирон и вдруг отчетливо понял, что не знает Сундук ничего ни про вальс, ни про то, как дрался этот Элюар.

Он вошёл в парк. Сырой весенний ветер размахивал голыми ветками тополей. И Мирон подумал, что вот сейчас начнётся длинный-длинный второй раунд, во время которого он постарается узнать всё-всё – и про тот вальс и про того Элюара.

После концерта

Вчера после концерта я ужинал в маленьком ресторане. За соседним столиком сидели мужчина и женщина. Кончив ужинать, они встали и подошли ко мне.

– Простите, пожалуйста, – сказала женщина, – большое вам спасибо за сегодняшний вечер в театре. Это вам.

И протянула мне огромную красную розу на длинном стебле.

Я поблагодарил и скоро сам, расплатившись за ужин, вышел на вечерний Главный проспект.

Навстречу мне шла длинноногая девушка в лёгком вечернем платье. Я сделал шаг в её сторону, вежливо извинился и с улыбкой протянул ей подаренную мне розу. Девушка резко отвернулась и зашагала быстрей.

Я подумал, что, может быть, она неправильно меня поняла, и решил подарить розу женщине постарше.

Я выбрал женщину средних лет.

Она грустно улыбнулась и, покачав головой, сказала:

– Подарил бы ты, сынок, кому-нибудь помоложе.

Я завернул в сквер. На одной из скамеек сидела, обнявшись, молодая пара. Я подошёл к ним:

– Ребята, я желаю вам счастья, это от меня. Парень угрожающе приподнялся: «А ну отойдём!..» И я опять остался один.

Я решил, что моя роза никому не нужна. Но вдруг возле меня остановился розовощёкий малыш. Я присел перед ним на корточки:

– Тебе нравится этот цветок? Возьми!

Он весело заулыбался и схватил цветок за стебель.

Выходя из сквера, я обернулся и – о, какая досада: малыш выпустил цветок из рук и побежал к своей маме.

И красная роза на длинном стебле осталась лежать на мокром чёрном асфальте…

Ах, все равно – я не разучусь дарить цветы, не разучусь.

Диалог

Пепельница отскочила от головы мужа и разбила вазу.

Причина: муж высказал мысль о том, что в нашей стране нервы тоже лечат бесплатно.

Кофейник угодил в бедровую кость и разбередил старую рану.

Причина: идея поносить новую шубу ещё некоторое время сама по себе неплоха, однако…

Студень в чашке впечатался прямо в грудь, не защищенную халатом, и кусочки студня, сдобренные хренком, поползли по животу.

Молодость не совсем ещё загублена, показалось мужу.

Конечно же, всё уладится, всё будет хорошо. Нехорошо только от горчицы, влетевшей в ухо.

Остались лишь