– Постараемся не попадать в опасные положения, Мизар. Лусин, ты говорил с Трубом и Гигом?

– Скафандры, – вздохнул Лусин. – Не нравятся. Оскорблены. Оба.

– А твой скафандр, Лусин?

– Отличный. Вторая кожа.

– С ангелом и невидимкой поговорю я. А если мои уговоры не подействуют, пусть и они остаются.

Сбор поисковиков был назначен на причальной площадке. Там же каждый выбирал скафандр по себе. Мой был подогнан так, будто я влез не в одежду, а в новое тело. Голова вертелась свободно, волосы то взмывались змеями, то опадали (в зависимости от настроения) и по желанию превращались в хватательное орудие – я с удовольствием почувствовал себя сорокаруким, – ноги тоже слушались приказа. Я припустил было по причальной площадке, чтобы размять их, и чуть не врезался в стенку – таким быстрым вышел бег. Как Лусин и предупреждал, Труб и Гиг категорически отказались от скафандров.

– Ангелы презирают пауков! – надменно изрек Труб и скрестил на груди поредевшие крылья. – Боевой ангел не уподобится презренному насекомому.

Еще меньше был способен изменить мундиру бравый невидимка.

На подлете Арания казалась сплошным океаном, темным, сверкающим, – царство жидкости, похожей на ртуть и лишь немного уступающей ртути по плотности (образцы ее мы везем с собой). По поверхности океана скользили мерцающие тела. Оан посоветовал держаться подальше от воды: и сам океан – хищник, и все его обитатели – хищники. Он непрерывно наступает на сушу, обрушивает и растворяет ее. Если бы он не устилал свое дно осадками, недоступными для собственной агрессии, Арания давно была бы растворена. К тому же во время электрических бурь океан обильно выбрасывает свои осадки на еще не растворенную сушу и укрепляет ее. Морские хищники тоже из растворителей – обволакивают и высасывают жертву.

– Ваши скафандры из веществ, не знакомых на Арании, вам, я почти уверен, не грозит нападение, – осторожно утешил нас Оан после того, как основательно напугал.

Мы выбрали для посадки ночную сторону. Оан вышел наружу первым и позвал нас.

Кругом была тьма, непохожая на наше простое отсутствие света. В стороне сумрачно поблескивал океан. Почва тускло светилась, каждый камешек мерцал. Небольшой лесок фиолетово флюоресцировал – от него тянуло холодком, деревья здесь не так освежают, как охлаждают воздух, подогреваемый внутренним теплом планеты. Повсюду вспыхивали голубоватые искорки, а когда мы переставляли ноги, сухо потрескивали оранжевые разряды. Все здесь напоено электричеством: земля, воздух, растения, океан. Все сумрачно светится: фосфоресцирует, люминесцирует, мерцает, переливается, тускло сияет – неизвестно для чего, бог знает почему. И мы тоже засветились, едва вышли. Ромеро потом шутил, что сияние определялось не конструкцией скафандра, а рангом его хозяина: я светился повелительно-сине, Лусин – умилительно-желто, Орлан и Граций – благожелательно-оранжево, Ирина и Мери – испуганно-фиолетово, он, Ромеро, – осторожно-зеленовато, а сам Оан – угрожающе-багрово.

Одно небо не светилось. В небе была настоящая тьма. И редкие звезды, пробиваясь сквозь пыльную завесу красноватыми ореоликами, не нарушали, а лишь подчеркивали глухую его черноту.

Оан осторожно двинулся в чащу мерцающих деревьев, мы переползали за ним. Надо было складывать ноги и красться, ступая одними верхними суставами. Иначе было нельзя: любой перебор выпрямленными ногами мгновенно уносил вперед.

В леске Оан остановился. Я полз вторым.

– Эли, – просигналил он мысленно, – я чую разряды Иао, отвергателя, он сегодня на дежурстве обережения. Оберегатели предупреждают, когда к нашим пещерам подкрадывается шайка ускорителей. Я скажу Иао, что вы отвергатели с другой стороны планеты, там мы тоже ведем пропаганду. Вы будете новым отрядом наших сторонников.

Встреча с Иао произошла минуты через три.

Впереди мелькнула лиловая тень, мелькнула – и скрылась. Я еще на «Козероге» условился с Оаном, что он будет транслировать нам свои разговоры с аранами. В моем мозгу раздался резкий, захлебывающийся голос – Оан воспроизвел даже интонации собрата:

– Остановись, крадущийся! Назови себя. Назови меня.

– Я Оан, а ты Иао, – услышали мы ответ Оана.

– Я Иао, ты прав, Оан. Я рад, что ты не погиб. Высветись, чтобы я мог тебя увидеть. Да, ты Оан, великий Оан, близкий друг великого Оора. Где твои товарищи, Оан? Твои великие братья по бегству в иновремя, Оан?

– Они погибли, Иао. Я доложу об этом Оору и обществу. Теперь пропусти меня.

– Ты не один? Что бы это значило, Оан?

– Со мной друзья с другой стороны планеты. Я привел их, чтобы они удостоились проповеди Оора. Они жаждут схватиться с ускорителями.

– Они удостоятся проповеди, Оан. Мы дадим им возможность схватиться с мерзкими ускорителями, Оан, мы дадим им такую возможность! Пусть они высветятся. Бравый народ, Оан, ты хорошо сделал, что привел их. Завтра они смогут делом доказать свое рвение!

– Случилось что-то важное?

– Ускорители снова хватали всех, кто попадался в часы Темных Солнц. Самосожжение назначено на завтра. Мы будем отбивать несчастных. Радуюсь за тебя и друзей. Вы услышите проповедь Оора, величайшего из великих. Иди смелей. За моей спиной ускорители вам не попадутся.

Оан пополз быстрее. Мы немного приподняли туловища, но ноги все-таки не разогнули – и по-прежнему двигались в темноте, озаренной лишь фосфоресцированием деревьев, люминесцированием почвы да призрачным сиянием наших тел. Ромеро в восторге прошептал, что мы похожи на древних земных заговорщиков, крадущихся на тайное сборище. Сомневаюсь, чтобы ему понравилась тогдашняя жизнь, очутись он реально среди наших предков, но все, напоминающее старину, вызывает у него восторг.

Вскоре мы заползли в обширную пещеру – ее озаряли светящиеся стены. На полу копошились араны. Их было так много и они так плотно прижимались друг к другу, что казалось, будто в пещере одно громадное, мерцающее, шевелящееся тело. И мы втиснулись в это тело, стали частью его, шевелились вместе со всеми как одно целое – одновременно наклонялись то вправо, то влево, разом приподнимались, выпрямляя полусогнутые ноги, и снова приседали. Никто не обратил на нас внимания, никого мы не заинтересовали: мы были такие же, как все, – пульсировали общим для всех движением.

– Оор! – произнес Оан очень ясно. Никто из аранов не обернулся: слова Оана донеслись только до нас.

Один из паукообразных в центре пещеры упал на спину и вытянул вверх ноги. А на двенадцатиногий пьедестал взобрался другой аран, уперся своими выпрямленными ногами в живые колонны, задергался и замерцал. Он накалялся и гас, раздувался и опадал. Он держал речь – слова ее, переводимые Оаном, отчетливо звучали в нашем мозгу. Это был Оор, Верховный отвергатель конца.

– Ужасно, Эли, они осуждают гибель, потому что славят прозябание. Восторгу конца они противопоставляют тяготы жизни! – в недоумении прошептал Лусин – мысленно, конечно, вслух такой тирады он не произнес бы и за месяц.