На следующий день путь оказался труднее. Он пролегал по любопытному району вулканических озер, гейзеров и дымящихся серных сопок, простиравшемуся к востоку от Вахити. Путь этот был гораздо приятнее для глаз, чем для ног. Все время надо было обходить, огибать, преодолевать препятствия. Это было утомительно. Но зато какое необычайное зрелище! Как неистощимо разнообразие природы!

На обширном пространстве в двадцать квадратных миль можно было видеть всевозможные проявления подземных сил. Из рощ местного чайного дерева струились до странности прозрачные соляные источники, кишащие мириадами насекомых.

Вода их едко пахла жженым порохом и оставляла на земле белый осадок, похожий на ослепительно сверкающий снег. Одни источники были горячи, другие холодны как лед. Гигантские папоротники росли по берегам этих ручьев в условиях, сходных с условиями силурийской эры.

Со всех сторон среди клубящихся паров били из земли снопы воды, напоминавшие фонтаны какого-нибудь парка. Одни из них били непрерывно, другие пульсировали, подчиняясь прихотям своенравного Плутона. Эти фонтаны были расположены амфитеатром на естественных террасах. Воды их, осененные клубами белого пара, постепенно сливались воедино и, разъедая полупрозрачные ступени этих гигантских природных лестниц, свергались по ним кипящими водопадами, питая собой целые озера.

Потом на смену горячим ключам и бурным гейзерам пошли серные сопки. Вся земля казалась покрытой крупными прыщами. Это были полупотухшие кратеры; через их многочисленные трещины выбивались различные газы. В воздухе чувствовался едкий, неприятный запах серной кислоты, и земля кругом была усеяна кристаллами серы. Здесь целыми веками накапливались огромные неиспользуемые богатства, и если когда-нибудь серные рудники Сицилии истощатся, новые запасы сырья будет поставлять промышленности этот пока почти не изведанный район Новой Зеландии.

Можно представить себе, чего стоил путешественникам этот мучительный переход. Место для привала найти было нелегко, и охотникам не попадалось ни одной птицы, достойной быть общипанной руками мистера Олбинета. Поэтому чаще всего приходилось довольствоваться съедобными папоротниками и сладким бататом — скудной едой, которая, конечно, не могла восстановить силы изнуренных путников. Естественно, что каждый стремился поскорее распроститься с этими бесплодными, пустынными террасами.

Однако понадобилось не менее четырех дней, чтобы пересечь труднопроходимый край. Только 23 февраля путешественники смогли сделать привал в пятидесяти милях от Маунгахауми, у подошвы безымянной горы, обозначенной на карте Паганеля. Вокруг расстилались равнины, поросшие кустарником, а дальше, у горизонта, снова показались большие леса.

Такой вид сулил легкий путь, если только в этом гостеприимном краю не обосновалось уже слишком много постоянных жителей. До сих пор туземцев не было и в помине.

В тот день Мак-Наббс и Роберт подстрелили трех киви, которые могли скрасить обед, но удовольствие длилось недолго, и через несколько минут от дичи ничего не осталось.

За десертом, состоявшим из картофеля и сладких бататов, Паганель внес предложение, которое было принято с восторгом: назвать безымянную гору, вершина которой терялась на высоте трех тысяч футов в облаках, именем Гленарвана. И географ тут же старательно нанес имя шотландского лорда на свою карту.

Было бы бесполезно описывать дальнейшее путешествие: дни проходили однообразно и малоинтересно. В течение всего перехода от озер до Тихого океана произошло лишь два-три более или менее значительных события. Обычно шли целый день по лесам и равнинам. Джон Манглс определял направление по солнцу и звездам. Небо было довольно милостиво: оно не посылало ни зноя, ни дождя. Но тем не менее измождение путешественников, перенесших уже столько мук, мешало им идти быстро, и всем не терпелось скорее добраться до миссии.

Они, правда, разговаривали, но разговор этот не был общим. Отряд разбился на группки, состав которых определялся не каким-то особым предпочтением, а общими мыслями.

Гленарван обычно шел один. По мере приближения к побережью он все чаще вспоминал о «Дункане» и его команде. Забывая об опасностях, еще подстерегавших отряд на пути к Окленду, он думал об убитых матросах. Эта страшная мысль неотступно томила его.

О Гарри Гранте никто не заговаривал. К чему, раз ничего нельзя для него сделать. Если имя капитана и упоминалось, то только в беседах его дочери с Джоном Манглсом.

Молодой капитан никогда не возвращался к тому, что девушка сказала ему в ту ужасную ночь в хижине. Скромность не позволяла ему напомнить о словах, вырвавшихся у нее в минуту отчаяния.

Говоря о Гарри Гранте, Джон Манглс строил все новые планы. Он уверял Мери, что Гленарван организует еще одну экспедицию. Ведь подлинность найденного в бутылке документа не подлежала сомнению. Следовательно, Гарри Грант где-то должен был находиться. А если так, то в конце концов он все же будет найден, хотя бы для этого пришлось обшарить весь свет.

Мери упивалась этими речами. Она и Джон Манглс жили одними и теми же мыслями, надеждами. Нередко и леди Элен принимала участие в их разговоре. Она не разделяла надежд молодых людей, но не хотела возвращать их к печальной действительности.

Мак-Наббс, Роберт, Вильсон и Мюльреди старались, не слишком удаляясь от товарищей, настрелять как можно больше дичи.

Паганель, по-прежнему драпируясь в свой плащ из формиума, молчаливый и задумчивый, держался в стороне.

И все-таки, хотя испытания, опасности, усталость и лишения, как правило, делают раздражительными и ожесточают даже людей с самым лучшим характером, все эти товарищи по несчастью остались так же дружны, верны и были готовы пожертвовать жизнью друг за друга.

25 февраля дорогу путникам преградила река. Судя по карте Паганеля, это была Уаикаре. Через нее удалось перебраться вброд.

Два дня тянулись равнины, поросшие кустарником. Теперь половина пути между озером Таупо и берегом океана была пройдена если не без труда, то, во всяком случае, без нежелательных встреч.

Затем пошли громадные, бесконечные леса, напоминавшие австралийские, только вместо эвкалиптов здесь росли каури. Хотя за четыре месяца странствий у Гленарвана и его спутников изрядно притупилась способность восторгаться, но и они были восхищены этими гигантскими соснами, достойными соперниками ливанских кедров и мамонтовых деревьев Калифорнии. Каури были так высоки, что только футах в ста от земли начинались ветви. Они росли группами, и лес состоял не из отдельных деревьев, а из целых семей этих гигантов, вздымавших зонты из зелени на высоту двухсот футов.

Некоторые еще молодые каури, едва достигшие столетнего возраста, походили на красные ели европейских стран: у них была темная конусообразная крона.

Более старые деревья, которым перевалило за пятьсот — шестьсот лет, несли огромные шатры зелени, покоившиеся на бесчисленных переплетающихся ветвях. У этих патриархов новозеландских лесов стволы были до пятидесяти футов в окружности. Все спутники Гленарвана, взявшись за руки, не могли бы охватить такой гигантский ствол.