Феофил сам удивился своим холодным логическим объяснениям отцовского решения, а ведь речь шла о такой вещи, которая должна была навсегда изменить его жизнь. И вот, он рассуждает об этом так спокойно и взвешенно, как человек, заботящийся исключительно о благе государства, – будущий император… Но ведь жена – на всю жизнь!..

– Что ж, отец и невесту выбрал? – спросил Феофил у матери.

– А вот невесту, – сказала с улыбкой императрица, – ты будешь выбирать сам. Тебя ожидает самый настоящий выбор невесты, готовься!

– Выбор? – Феофил усмехнулся. – Как для Константина, сына Ирины?

– О нет, совсем не так! Ну, точнее, не совсем так. Изначально девушек будем подбирать мы, но мы только соберем несколько подходящих, а окончательный выбор будет за тобой. Так что у нас здесь будет собрание прекраснейших девиц со всей страны!

– Хм… Позаботьтесь еще о том, чтобы они… не были слишком тупыми!

– О, конечно! – опять улыбнулась Фекла. – Об этом я позабочусь. Отец поручил подготовку смотрин мне, сам он этим заниматься не хочет.

– И слава Богу! У нас с ним слишком разные вкусы.

– Да, но ни он, ни я не собираемся что-либо навязывать тебе… Я рада, что ты не против самой затеи.

Феофил взглянул на мать, но ничего не сказал. «Даст Бог, – подумала Фекла, – это его развлечет, отвлечет, и если жена будет хорошей, она вернет его к жизни… А то он всё какой-то замороженный ходит. Бедный мальчик!»

Когда императрица ушла, Феофил задумался. Выбор невесты!.. Поэтично! Выбрать самую достойную… Достойную в каком отношении? Самую красивую? И чем тогда он будет отличаться от… Бедный Константин! Какая участь его постигла! Недолго он тешился любовными забавами, а теперь навсегда лишился и самой возможности этого… Был ветреником, стал монахом… Вот перепады судьбы! А он-то, верно, был бы рад таким способом жениться…

Итак, что же? Самую красивую? Самую благочестивую? Самую умную? Что-то было ложное в этом «самая»… Главное ведь не в том, чтобы невеста оказалась «самой-самой», а чтоб она виделась такой жениху. Но с первого взгляда бывает хорошо видна только телесная красота, а что до всего остального – как тут понять, увидев девицу впервые в жизни? Положиться на волю судьбы?.. Феофил вспоминал прежние разговоры с Константином о «вечной любви» и думал, что чтителю «Афродиты пошлой», конечно, легко было бы жениться через выбор невесты – для этого, кроме телесной красоты, в сущности, ничего не нужно. А вот с «Афродитой небесной» гораздо сложнее… «Прекрасно любить» женщину, того достойную, чтобы «родить в прекрасном»? По Платону, выше телесного – духовное деторождение. «Вынашивать разум и прочие добродетели…» Это, конечно, ближе к монашеству, недаром у отцов именно монашество получило название «философского жительства»… Но на этот путь его никогда не влекло, а если б и влекло, то теперь для него дорога туда всё равно закрыта: сын императора может выбирать не между браком и монашеством, а только между невестами.

Но если жена будет действительно другом, единомышленницей, тогда вдвоем с ней вполне можно «вынашивать разум»… «Самое же важное и прекрасное – это разуметь, как управлять государством и домом, и называется это уменье рассудительностью и справедливостью». Да! «Кто смолоду вынашивает духовные качества, храня чистоту и с наступлением возмужалости, но испытывает страстное желание родить, тот, я думаю, тоже ищет везде прекрасное, в котором он мог бы разрешиться от бремени, ибо в безобразном он ни за что не родит. Беременный, он радуется прекрасному телу больше, чем безобразному, но особенно рад он, если такое тело встретится ему в сочетании с прекрасной, благородной и даровитой душой…»

Феофил помнил почти весь «Пир» наизусть.

«Всегда помня о своем друге, где бы тот ни был – далеко или близко, он сообща с ним растит свое детище, благодаря чему они гораздо ближе друг другу, чем мать и отец, и дружба между ними прочнее, потому что связывающие их дети прекраснее и бессмертнее…» Но как определить ту, с которой это будет возможно? Как ни посмотреть, а ответ один – «найти свою половину»… «Когда кому-либо случается встретить как раз свою половину, обоих охватывает такое удивительное чувство привязанности, близости и любви, что они поистине не хотят разлучаться даже на короткое время…» Что ж, выходит, это можно понять, только когда встретишь. А если на смотринах такой девушки не окажется?..

И ему вспомнилась встреча в Книжном портике. Да, вот если б там оказалась подобная девица, тогда, пожалуй… Гм… Впрочем, та девушка, наверное, уже обручена или вышла замуж; судьба таких красавиц решается обычно быстро – родителями, и часто еще задолго до брачного возраста…

«Без Меня не можете творить ничего…»

Проходя в тот день через Схолы, Феофил остановился и долго стоят перед большим серебряным крестом. Наконец, он прошептал: «Да будет воля Твоя и на земле, как на небе!» – перекрестился и вышел дверью, ведшей в Халку.

24 марта, на Пасху, Антоний Силейский был возведен на патриарший престол. То, что выбор пал на него, многим показалось вполне естественным, однако в предшествующие два месяца весы судьбы колебались довольно сильно и едва не склонились в пользу опального патриарха Никифора.

Студийский игумен, добравшись до Халкидона, пробыв там несколько дней и на основании более достоверных вестей о происходящем в столице убедившись, что «весна православия» запаздывает с наступлением, поспешил к ссыльному патриарху в его монастырь. Встреченный Никифором радостно и со всяким почетом, Феодор узнал от него, что святейший, получив известие о смерти Мелиссина, отправил императору письмо, изложив православные догматы и напомнив, что прежний василевс погиб злой смертью не за что иное, как за преследование иконопочитателей, и что коль скоро всемогущий и правосудный Бог даровал всем, в том числе и самому Михаилу, избавление от свирепости прежнего властителя, то новый император поступил бы весьма мудро и благочестиво, если бы вернулся к догмату о поклонении святым иконам. Клирики, принесшие послание, были встречены императором благосклонно. Письмо патриарха, зачитанное тут же в слух василевса и всех присутствовавших сановников, вызвало восхищение Михаила: он похвалил и слог послания, и силу слова, и мудрость писавшего. Однако затем император повелел посланникам Никифора удалиться, сказав, что должен обдумать, что ответить на письмо, «посовещавшись с мудрыми и благочестивыми людьми». Совещание это продолжалось не более получаса, после чего, вновь пригласив принесших письмо, император сказал им:

– Почтенные отцы! Хорошо обдумав написанное господином Никифором, вот что я хочу сказать вам. Те, кто прежде нас исследовал церковные догматы, сами за себя дадут отчет Богу о том, хорошо или плохо они постановили и поступали. Мы же, на каком пути нашли Церковь, на том хотим ее и сохранить, чтобы избежать нежелательных для нашей державы потрясений и волнений. Точнее говоря, вот что мы постановляем: чтоб никто не смел открывать уст ни против икон, ни за иконы, но да потеряет всякое значение и собор, созванный патриархом Тарасием, и прежде него бывший собор при государе Константине Исаврийце, и недавно собиравшийся при покойном Льве. Вообще, всё, касающееся икон, да погрузится в глубокое молчание. И если тот, кто счел своим долгом написать принесенное вами послание, согласен при таких условиях руководить Церковью, то никаких препятствий к этому я не усматриваю. Он может хоть завтра явиться в Город и занять кафедру, но при одном условии – чтобы впредь хранить полное молчание о почитании икон.