она, казалось, старается бежать наперегонки. Баярд не шевелился Она дочитала фразу и, не поднимая головы, умолкла, но он тотчас заговорил:

— Читайте дальше, я не сплю. Может, на этот раз мне больше повезет.

Близился полдень. Где-то каждые пятнадцать минут били часы, и во всем доме не слышалось больше ни звука. Саймон давно уже прекратил свою возню в прихожей, но иногда до Нарциссы доносилось какое-то глухое, невнятное бормотанье. Листья на ветке за окном висели неподвижно, и в знойном воздухе сливалось в сонный гул множество разнообразных звуков — голоса негров, чавканье животных на скотном дворе, ритмичные стоны водяного насоса, нестройное кудахтанье кур в саду под окном и нечленораздельные крики Айсома, который их разгонял.

Баярд уснул, и когда Нарцисса это поняла, она поняла также, что сама не заметила, как перестала читать. Она сидела, держа на коленях раскрытую книгу, слова которой не оставили никакого следа у нее в голове, и смотрела на его спокойное лицо. Оно опять напоминало бронзовую маску, с которой болезнь смыла неистовый пыл страстей, но эти страсти, лишь слегка облагороженные, все еще дремали где-то в глубине.

…Она отвернулась от него и, уронив неподвижные руки на страницы раскрытой книги, стала смотреть в окно. Занавески не шевелились. Горячие пальцы солнца перебирали неподвижные листья на ветке, наискосок пересекавшей оконную раму, а сама Нарцисса как будто утратила все признаки жизни — она дышала так тихо, что легкая ткань ее платья совсем не колебалась на груди, — сидела и думала, что вожделенный покой ей суждено обрести лишь в таком мире, где совсем не будет мужчин.

Часы пробили двенадцать. На лестнице тотчас же послышалось тяжелое хриплое дыхание, и, прокравшись по прихожей, словно огромная крыса, в дверь просунул голову Саймон, напоминавший прародителя всех обезьян.

— Он еще спит? — хриплым шепотом спросил он.

— Тш-ш. — Нарцисса предостерегающе подняла руку.

Саймон на цыпочках вошел в комнату, пыхтя и шаркая ногами.

— Тише, — быстро проговорила Нарцисса, — ты его разбудишь.

— Обед готов, — тем же хриплым шепотом возвестил Саймон.

— Неужели нельзя подождать, пока он проснется? — прошептала Нарцисса и встала, чтоб его остановить, но он уже прокрался к столу и начал неловко рыться в стопке книг, которые в конце концов с грохотом рухнули на пол. Баярд открыл глаза.

— О господи, — сказал он. — Ты уже опять здесь?

— Похоже, что мы с мясе Бенбоу так-таки его разбудили! — в притворном ужасе воскликнул Саймон.

— Не понимаю, почему ты не можешь спокойно смотреть, как человек лежит с закрытыми глазами, — сказал Баярд. — Слава богу, что вы не размножаетесь, как москиты.

— Вы его только послушайте, — отвечал Саймон. — Ложится спать — ворчит, просыпается — опять ворчит. Элнора вам обед приготовила.

— Почему ж ты его не принес? — спросил Баярд. — И для мисс Бенбоу тоже. Но может быть, вы предпочитаете обедать внизу?

Всеми своими движениями Саймон являл карикатуру на самого себя. Теперь он принял вид оскорбленного достоинства.

— Столовая — вот подобающее место для гостей, — произнес он.

— Да, да, — сказала Нарцисса. — Я пойду вниз. Не надо доставлять Саймону столько хлопот.

— Никаких хлопот нет, — отвечал Саймон, — да только это…

— Я спущусь вниз, а ты ступай и принеси поднос мистеру Баярду, — сказала Нарцисса.

— Да, мэм, — отвечал Саймон, направляясь к двери. — Вы можете спускаться вниз. Элнора сразу же вам подаст.

С этими словами он вышел из комнаты.

— Я пыталась… — начала Нарцисса.

— Знаю, — перебил ее Баярд, — он никому не даст поспать в обеденное время. А вы лучше скорей идите обедать, а то он утащит все обратно на кухню. И ради меня можете не торопиться.

— Можете не торопиться? Что вы этим хотите сказать? — Она остановилась у дверей.

— Вы, наверное, уже устали.

— Ах, вот оно что, — отозвалась она и постояла еще немного, погрузившись в свое тихое отчаяние.

— Послушайте, — сказал он вдруг. — Вы что, плохо себя чувствуете? Может, вам лучше уехать домой?

— Нет, — отвечала она, выходя из комнаты. — Я скоро приду.

Она в одиночестве сидела за столом в сумрачной столовой, а Саймон, отправив Айсома с подносом наверх к Баярду, суетился вокруг, усердно потчевал ее различными блюдами или, прислонясь к буфету, произносил бессвязный монолог, который не имел начала и едва ли мог когда-нибудь прийти к концу. Монолог этот непринужденно лился у нее за спиной, пока она шла через прихожую, а когда она остановилась у парадной двери, он все еще продолжался сам по себе, словно зачарованный самим фактом своего существования и приводимый в движение своею собственной инерцией.

Возле крыльца под нестерпимо белым солнечным светом переливалась яркими пятнами клумба с шалфеем. За нею в полуденном зное трепетала подъездная дорожка, перекрытая сводом листвы дубов и белых акаций; прохладным зеленым туннелем спускаясь к воротам, она вливалась в горячую ленту шоссе. По другую сторону шоссе простирались поля и застывшие в безветрии перелески, растворяясь в мерцающей июльской дымке у подножья голубых холмов.

Нарцисса в своем белом платье немного постояла у дверей, прижавшись щекой к прохладному и гладкому косяку, в легком сквозняке, тянувшем неизвестно откуда при полной неподвижности листьев; Саймон уже убрал со стола, и это легкое дуновение, слишком теплое, чтоб его можно было назвать ветерком, доносило из кухни ленивое бормотанье сонных голосов.

Наконец, она услышала наверху какое-то движение, вспомнила, что туда пошел Айсом с обедом для Баярда, повернулась, открыла дверь в гостиную и вошла. Свет, пробивавшийся в узкую щель между плотно закрытыми ставнями, еще больше сгущал темноту. Она подошла к роялю, постояла возле него, касаясь рукой его пыльной поверхности, и ей представилось, как мисс Дженни, прямая и несгибаемая, сидит возле него на стуле. Потом она услышала, как Айсом спускается с лестницы; вскоре его шаги замерли на противоположном конце прихожей, и тогда она выдвинула табурет, села и положила руки на закрытую крышку рояля.

Саймон, бормоча что-то себе под нос, снова вошел в столовую, теперь уже с Элнорой, и они, гремя посудой, переговаривались лишенными согласных словами. Разобрать их было нельзя, и до Нарциссы доносилось только повышение и понижение мягких голосов. Потом они ушли, а она все сидела, уронив руки на прохладное дерево, в тихой темной комнате, где как будто застоялось даже самое время.

Бой часов раздался опять, и она встрепенулась. «Я плакала», — подумала она.

— Я плакала, — проговорила она грустным шепотом, упиваясь собственным одиночеством и горем. Остановившись перед высоким зеркалом у дверей гостиной, она пристально посмотрела на свое смутное отражение и кончиками пальцев легонько коснулась глаз. Потом двинулась дальше, но у подножья лестницы снова остановилась, прислушиваясь. После этого быстро поднялась наверх, прошла