зачатки души блуждали по этим широким сферам. И, следовательно, когда вы, мардиане, больше всего испытываете грусть, тогда вы больше всего ощущаете бессмертие».

Как искра, заново высеченная из кремня, вдалеке вскоре показался Марди. Он пылал внутри сферы, которая, казалось, пузырём поднималась в пространстве с обширных глубин на поверхность моря. Проникая в него, моя сила мардианина вернулась, но вены ангела ещё раз потускнели.

Приближаясь к островам, мой провожатый вздохнул:

«Одна любовь, высокая любовь! Но знай, что эти небеса никакая не крыша. Знать всё означает быть всем. Блаженства нет ни у кого. И ваше единственное счастье, мардиане, – всего лишь освобождение от большого горя – не больше. Большая Любовь печальна, и небеса – это Любовь. Печаль создаёт тишину повсюду в пространственных сферах, печаль всеохватна и вечна, но печаль – это покой, предельный покой, на который только могут надеяться души».

Затем его крылья развернулись прощальным веером, и он исчез там, где солнце горело самым сильным огнём.

Мы выслушали рассказ о видении и молчаливо расположились на отдых, чтобы перевести в дрёму наше удивление.

Глава LXXXV

Они отплывают от Серении

На рассвете мы стояли на берегу.

Баббаланья сказал:

– Моё путешествие закончено. Не потому, что то, что мы искали, найдено, а потому, что я теперь обладаю всем, что я искал в Марди. Здесь я и буду набираться мудрости: для этого я нужен Алме и миру. Тайи! На поиск Йиллы вы напрасно тратите силы; она – призрак, который дразнит вас; и в то время, пока вы заняты её безумными поисками, о грехе вашем кричат повсюду, и мстители всё ещё будут вас преследовать. Но сюда они могут не прийти: здесь не будет тех, кто увлечённо следит за вашим путём. Здесь будет мудрый защитник. Внутри наших сердец есть всё, что мы ищем, хотя при таком поиске многие нуждаются в подсказке. Её я нашёл у благого Алмы. Теперь не нужно брести дальше. Теперь извлеките с пользой в струе молодости ту последнюю мудрую мысль, слишком часто покупаемую за горечь жизни. Будьте мудры, будьте мудры.

Медиа! Ваше высокое положение зовёт вас домой. После этого острова вы стали серьёзны настолько, что способны благословить самого себя. Те цветы, что цветут вокруг нас, могут быть пересажены, и Одо зацветёт амарантами и миртами, как Серения. Прежде чем ваши люди начнут что-то делать, послушайте то, что скажут здесь. Не допускайте, чтобы кто-нибудь плакал, когда вам весело, чтобы кто-то занимался непосильным трудом в то время, пока вы бездельничаете. Отрекитесь от вашего престола, и тогда сохраните скипетр. Ни один человек не нуждается в короле, но многие нуждаются в правителе.

Мохи! Иуми! Вы разобщены? Тогда оставьте в забвении большую часть того, что я говорил до настоящего момента. Но не позвольте пропасть хотя бы одному слогу из слов этого старика.

Мохи! Годы ведут вас за руку. Проживите вашу жизнь и умрите, спокойно расправив брови.

Но Иуми! У тебя много дней впереди. И в течение одной жизни великие круги могут быть разорваны, вечное благо создано. Возьми весь Марди, как свой дом. Страны – всего лишь названия, и континенты – неподвижные пески.

Ещё раз: Тайи! Вы убедитесь, что ваша Йилла никогда не будет найдена или, будучи найденной, не принесёт вам радости. Всё же ищите, раз вы так решили; много островов, о которых говорилось, вы пока не посетили и, когда всё осмотрите, вернётесь и найдёте вашу Йиллу здесь.

Всё, компаньоны! Прощайте!

И с пляжа он ушёл в лес.

Затем наши шлюпки залатали, и мы тихо погрузились; и, поскольку мы приплыли издалека, старик благословил нас.

Какое-то время отчётливо слышалось журчание воды у каждого носа: волна набегала на волну.

Тихие, неподвижные глаза Медиа всё ещё хранили благородное выражение его лица, Мохи сохранял своё почтенное спокойствие, Иуми – свою задумчивость.

Но как летний ураган оставляет всю природу, смеясь ей в глаза, так и в глубине леса ложь скрывала некие мучительно оборванные корни в отношениях с ними.

Они очень хотели направить наши проа к острову Одо, говоря, что наш поиск уже закончен.

Но я был твёрд, как судьба.

И мы поплыли, как и в тот день, когда мы в первый раз отчалили; воздух бодрил, как и прежде. Много островов мы посетили: трижды столкнулись с мстителями, но остались целы; трижды отклоняли приглашения герольдов Хотии, но не свернули в сторону; видели много препятствий – блуждали по рощам и открытым полям – пересекли много долин – поднялись на вершины, откуда оглядели широкие пространства, – останавливались в городах – нарушали уединение – искали вдали, искали рядом – и всё ещё никакой Йиллы.

Затем все они опять с жаром принялись отговаривать меня.

– Окончание – это глубокий голубой глаз, – сказал Иуми.

– Последние страницы судьбы перевёрнуты, позвольте мне вернуться домой и умереть, – сказал Мохи.

– Итак, мы почти описали круг, – сказал Медиа, – солнце нашего следующего дня должно подняться над Одо. Тайи! Откажись от поиска.

– Я – охотник, который никогда не отдыхает! Охотник без дома! Я ищу её, пока она летит впереди; и я последую дальше, даже если она далеко за рифом, за пасмурными морями, в ночи и в смерти. Я буду искать её на всех островах и звёздах и найду её во что бы то ни стало!

Они снова уступили, и мы снова поплыли дальше; наши побитые штормом проа, направлявшиеся в одну сторону, сменили курс; то соглашаясь, то отказываясь, – их залатанные паруса всё ещё надувались разными бризами.

Но той же самой ночью, ещё раз, они поспорили со мной. Теперь, наконец, от безнадёжного поиска стоило отказаться: Йиллы там не было, я должен был поспешить назад к синей Серении.

Тогда милая Йилла позвала меня с моря – я всё ещё должен идти! Но, пристально вглядываясь туда, откуда, казалось, исходила эта музыка, я решил, что увидел зелёный дрейфующий труп, ударившийся о нос корабля, как будто препятствуя его ходу. Тогда, тогда! Моё сердце стало твёрдым, как кремень, и чёрным, как ночь; и, ощущая пустоту в руке, я сжал кулаки. Гиены наполнили меня своим смехом, холодный пот охладил мой лоб; я не молился, но я богохульствовал.

Глава LXXXVI

Они встречают призраков

В ту беззвёздную полночь из темноты незаметно появился ирисовый флаг Хотии.

Снова подошли сирены. Они держали большой и величественный, подобный урне цветок, белый, как алебастр, и пылающий, будто зажжённый изнутри. В его чашечке, подобно пламени, дрожали тёмно-красные раздвоенные тычинки, испускавшие сильный аромат.

Фантомы подошли ближе; их цветок горел, как урна с селитрой. Затем пламя стало меняться и запылало: то как персидские рассветы, то спокойно, стреляя самыми бледными молниями, – так менялись его оттенки.

– Распускающийся ночью цереус! – дрожа, сказал Иуми. – Он никогда не распускается при солнечном свете; он распускается, но однажды; и распускается, но на час. Из-за увиденного в прошлый раз я прихожу теперь, в вашу полночь отчаяния, и обещаю вам это славное зрелище. Примите во внимание! У вас очень мало времени на паузу; с моей помощью, возможно, вы найдёте вашу Йиллу.

– Прочь! Прочь! Не соблазняй меня этим, чаровница! Хотия! Я не знаю тебя, я не боюсь тебя, но инстинкт заставляет меня ненавидеть тебя. Прочь! Мои глаза закрылись и застыли; не соблазняй меня больше.

– Как же великолепно он горит! – вскричал Медиа. – Меня шатает от ладана: может ли такая сладость быть злом?

– Смотрите! Смотрите! – закричал Иуми. – Его лепестки сворачиваются и дрожат; ещё секунда, и ночной цветок закроет навсегда последнюю оставшуюся надежду на Йиллу!

– Йилла! Йилла! Йилла! – неслись вслед три мстительных голоса далеко позади.

– Йилла! Йилла! Разбейте урну! Я следую,