В стране имелись и здоровые силы, причем немалые. Новый председатель правительства Трепов взялся было наводить порядок. А патриоты из кружков Римского-Корсакова и Говорухи-Отрока представили государю свои записки, просили опереться на них. Предлагалось «назначить на высшие посты… лиц, преданных царю и способных на решительную борьбу с надвигающимся мятежом. Они должны быть твердо убеждены, что никакая примирительная политика невозможна. Заведомо должны быть готовы пасть в борьбе и заранее назначить заместителей, а от царя получить полноту власти». Выдвигалась программа: разогнать Думу, закрыть левые издания, ввести в Питере и Москве военное положение, вплоть до военных судов, разместить надежные гарнизоны. Взять под жесткий контроль органы Замгора и ВПК, мобилизовать оборонные заводы, перевести рабочих на положение «призванных и подчиненных законам военного времени». Но это как раз означало бы столкновение, которого царь стремился избежать. Он еще не считал «примирительную политику невозможной».

Между тем, закулисные силы дали старт. 30 декабря гомосексуалист Юсупов, неуравновешенный ультраправый Пуришкевич и иже с ними убили Распутина. Убили, вроде бы, из патриотических побуждений. Но подтолкнули к преступлению и помогли его организовать англичане. Требовалось выбить царя из колеи, посеять в его душе смятение, надломить. Государь и императрица лишились друга, наследник — единственного лекаря, неоднократно спасавшего его. А вдобавок, убийство упрочило положение Протопопова. Когда газеты и столичный бомонд злорадствовали, он примчался к Александре Федоровне, утешал, лично организовал охрану, уверяя, что готов отдать жизнь за государыню.

Протопопов получил неограниченный кредит доверия — и сразу подвел интригу под премьера Трепова. Пробыв во главе правительства всего 48 дней, он был отправлен в отставку. На его место метил сам Протопопов, но царь назначил Н. Д. Голицына. Хотя сути это не меняло. Дряхлый 66-летний Голицын давно был не у дел, возглавлял лишь комиссию помощи военнопленным. От назначения долго отказывался, однако государь настоял на своем — знал его как честного и верного работника. Но при таком премьере в правительстве стал заправлять Протопопов.

А в это же время, 2 января 1917 г., по протекции министра финансов Барка в Петрограде было открыто отделение «Нэйшнл Сити банка» — первого американского банка в России. Причем первым его клиентом стал Терещенко, богатый промышленник и один из главных заговорщиков. Нью-йоркская штаб-квартира банка приняла решение выделить Терещенко 100 тыс. долл. (более 2 млн. нынешних). Обычно крупным операциям в валюте предшествовали долгие переговоры, определялись цели займа, обеспечение, условия расчета. С Терещенко ничего этого не было. Просто дали деньги, и все.

В январе приехал с фронта генерал Крымов. В гостях у Родзянко в кругу депутатов Думы и либеральных политиков обсуждался вопрос о перевороте. Назывался тот самый сценарий, который вскоре будет реализован, перехватить царя в поезде между Ставкой и Петроградом и добиться отречения. Терещенко и Шидловский стояли за то, чтобы покончить с государем: «Щадить и жалеть его нечего». Умеренный Родзянко ужаснулся: «Вы не учитываете, что будет после отречения царя. Я никогда не пойду на переворот. Я присягал. Прошу вас в моем доме об этом не говорить». Но продолжили говорить в других домах.

Другой центр заговора возник среди родственников Николая II, участвовали великие князья Кирилл Владимирович, Николай Михайлович, великая княгиня Мария Павловна. Тоже обсуждали идею принудительного отречения, даже поднимали вопрос, а останется ли царь жив после переворота… К паутине примыкали деятели разных направлений: называющий себя монархистом Шульгин, октябрист Гучков, кадеты Шингарев, Милюков, социалист Керенский, генерал Рузский, промышленники Рябушинский и Коновалов, председатель Земгора Львов. А направляли их британский и французский послы, Бьюкенен и Палеолог. Держался в сторонке, но совсем не безучастно, американский посол Френсис.

Охранное отделение и министр внутренних дел обо всем этом знали. Начальник Охранного отделения Глобачев регулярно докладывал Протопопову о сборищах и планах заговорщиков, перечислял их. Сообщал, что агитацию на заводах ведут не только большевики, но и думские либералы, подбивают рабочих на забастовки и манифестации. Назывались газеты и журналы, ведущие подрывную работу (в том числе, финансируемые из Германии). В докладе от 8 февраля 1917 года говорилось: «Руководящие круги либеральной оппозиции уже думают о том, кому и какой именно из ответственных портфелей удастся захватить в свои руки». Глобачев указывал, что выделяются две группировки. Одна из думских лидеров, она рассчитывает на волне беспорядков нажать на царя, добиться передачи власти думскому большинству, возвести на пост премьера Родзянко и насадить в России начала «истинного парламентаризма по западноевропейскому образцу». Вторая — Гучков, Львов, Третьяков, Коновалов и др., полагала, что Дума не учитывает «еще не подорванного в массах лояльного населения обаяния правительства», и «возлагает надежды на дворцовый переворот». Подобные доклады Протопопов добросовестно складывал в кабинете. Их нашли после революции, они так и лежали в шкафах и столах. До царя они не доходили. Царю по-прежнему шли другие доклады, радужные и оптимистичные…

Открытие очередной сессии Думы либералы назначили на 9 (22) января, в годовщину «кровавого воскресенья». Уж конечно, они не случайно выбрали день традиционных беспорядков и манифестаций. Чтобы дать разгон, подогреть эмоции, перед этим должны были пройти съезды земских и торгово-промышленных организаций. Но на фронте была передышка, царь находился в столице. Правительство оказалось под его непосредственным руководством и стало предпринимать хоть какие-то меры противодействия. Открытие Думы перенесло на 14 (27) февраля, съезды запретило. «Общественность» подняла вой, тиражировались и распространялись речи и декларации, заготовленные для запрещенных съездов, вроде речи Львова, писавшего, что «власть стала совершенно чуждой интересам народа». В годовщину «кровавого воскресенья» по разным городам бастовало 700 тыс. человек (в Петрограде 150 тыс.)

Николай II, хоть и с запозданием, начал более твердые шаги по защите государства. Петроградский округ был выведен из состава Северного фронта в самостоятельную единицу, командующему предоставлялись большие полномочия. Предполагалось, что округ возглавит военный министр Беляев. В столицу было приказано перебросить надежные войска. С Кавказского фронта снимались 5-я казачья дивизия генерала Томашевского, 4-й конно-артиллерийский дивизион, ряд других частей. 5-я казачья была в числе лучших дивизий, одной лишь ее хватило бы в критические дни, чтобы расшвырять бунтовщиков и изменников.

О, «общественность» панически боялась, как бы и впрямь в стране не навели военный порядок. Немцы продолжали бомбить Лондон, и в Петрограде начали организовывать систему ПВО. На крышах устанавливали зенитные пулеметы и орудия. Переполошилась Дума, покатились слухи — из пулеметов на крышах полиция готовится расстреливать демонстрации. Особое Совещание во главе с Родзянко на основании одних лишь сплетен направило гневный запрос военному министру: по какому праву боевое оружие вместо фронта передается МВД?! Прозрачно грозило прекратить поставки вооружения.