От общежития она двинулась по той самой тропе, по которой морозным ноябрьским утром Рурк бежал на консультацию к профессору Хедли. Она не удивилась, когда тропа действительно привела ее к старому учебному корпусу, где когда-то находился кабинет профессора. По-прежнему не спрашивая ни у кого дороги, Марис поднялась по широкой мраморной лестнице на второй этаж и зашагала по длинному коридору. В книге Рурк столкнулся здесь с товарищами, но сейчас коридор был сумеречен и пуст. Лишь одна дверь была приоткрыта, и Марис увидела внутри женщину, которая сосредоточенно работала за компьютером. Марис она не заметила.

Марис шла все дальше, пока не обнаружила кабинет под номером двести семь. Сверкнула в полутьме потускневшая латунная табличка. Наконец-то!..

Дверь была чуть приоткрыта — совсем как в тот день, когда Рурк принес сюда свою дипломную работу, и, когда Марис неуверенно взялась за ручку, сердце у нее стучало так же сильно.

Собравшись с духом, Марис отворила дверь и замерла на пороге.

За столом, спиной к ней, сидел мужчина.

— Профессор Хедли? — несмело окликнула она. Человек обернулся:

— Доброе утро, Марис.

Привалившись плечом к косяку, Марис растерянно хихикнула, а потом рассмеялась с чувством облегчения:

— Майкл!

— Присаживайтесь, Марис.

Поднявшись, профессор снял с единственного в комнате стула стопку книг и положил их прямо на пол, где уже громоздились кипы книг, рукописей, тетрадей, каких-то папок с тесемочками, растрепанных блокнотов. Стул он придвинул Марис, и она села, не сводя взгляда с его лица.

Майкл улыбнулся:

— Я знал, что в конце концов вы догадаетесь. Интересно было бы узнать, на чем я погорел?

— О том, что Рурк — это Паркер, я начала догадываться уже довольно давно, но считала, он взял себя лишь в качестве прообраза героя новой книги. Но вчера Ной произнес фразу, которая была почти точной цитатой из «Зависти». Он сказал про моего отца, что он «умер очень своевременно»…

— То же самое Тодд сказал о смерти своей матери, верно?.. — Майкл кивнул. — Я помню. Благодаря этому событию он смог переехать во Флориду.

— Мне следовало раньше догадаться, что профессор Хедли — это вы.

— Да, это я. — Он вздохнул и улыбнулся. — Хедли — фамилия моей матери. По правде говоря, я рад, что вы не догадались раньше… Описывая меня, Паркер не слишком старался приукрасить мою скромную персону, скорее — наоборот. И если бы вы узнали меня по его описаниям, мне впору было бы подавать на него в суд за публичную диффамацию.

Марис оглядела комнату.

— Во всяком случае, ваш кабинет он описал довольно точно. Скажите, Майкл, какое положение вы занимаете в университете?

— Заслуженный профессор в отставке.

— Это большая честь!

Майкл фыркнул.

— Это пустой титул, который означает только одно — что ты уже слишком стар, чтобы и дальше заниматься тем, чем занимался когда-то. Этот кабинет закреплен за мной пожизненно. За это я каждый семестр читаю курс лекций по Фолкнеру для двухсот молодых скучающих балбесов, которые знать ничего не желают, кроме бейсбола. Я был бы весьма польщен, если бы хотя бы один из них не дремал во время моих лекций, но… — Он пожал плечами. — Если не считать этого, никаких других служебных обязанностей у меня нет.

— Готова спорить, — тихо сказала Марис, — Паркер не спал на ваших лекциях.

— Он был исключением. В своей книге он, кстати, ничуть не преувеличил того восторга, который я питал к Рурку и к его таланту. Скорее наоборот — он его преуменьшил.

— А правда, что вы спасли его от наркотической зависимости?

— Как я уже говорил, Паркер сам себя спас. Он слишком часто прибегал к болеутоляющим средствам, и, зная, какие он испытывает страдания, я не мог винить его за это. Но на каком-то этапе Паркер начал принимать таблетки, чтобы избавиться не от физической, а от душевной боли. И я не смог бы его спасти, если бы он сам не захотел этого. Моя заслуга состоит лишь в том, что я включил у него в голове сигнал тревоги. Но это Паркер прошел через мучительную абстиненцию, а затем сделал все, чтобы привести себя в форму. — Майкл улыбнулся. — Можно сказать — я показал ему, где находится гора, но на вершину вскарабкался он сам.

— И все равно я считаю, что Паркер перед вами в долгу.

— Как и я перед ним. Редко кому из нас, преподавателей изящной словесности, выпадает счастье тесно работать с по-настоящему талантливым писателем.

— Жаль только, что писатель он куда лучший, чем человек.

Майкл долго разглядывал ее, потом потянулся к столу и извлек из кучи бумаг свернутую в трубку рукопись, стянутую широкой желтой резинкой. Взвесив ее на ладони, он протянул рукопись Марис.

Марис развернула рукопись, взглянула на первую страницу, и ее губы скривились в горькой усмешке.

— Это я уже читала!

— Большую часть, — поправил Майкл. — Но не все. Тут есть главы, которых вы не видели. Прочтите их и… не судите его слишком строго.

Он поднялся и шагнул к двери

— Я иду в столовую. Хотите, принесу вам кофе и булочку?..

В характере Ноя было не замечать неудач. Даже если с ним случались неприятности, он продолжал держаться и действовать так, словно ничего не произошло.

На следующее утро после рокового свидания с Надей он поехал в «Мадерли-пресс», думая — нет, веря, — что ему удастся не только успешно выпутаться из сложной ситуации, но и добиться неких значительных выгод. По шкале Рихтера — Рида проблема, которую ему преподнесла Надя, была сущим пустяком силой в полбалла, на который не стоило даже обращать внимание.

Теперь Ной был даже рад тому, что «Мадерли-пресс» останется самостоятельным издательским домом. Корпорация «Уорлд Вью» серьезно опростоволосилась, приобретя издательство «Дженкинс и Хоув», поскольку всем было прекрасно известно, что эта фирма висит буквально на волоске. Оливер Хоув был еще упрямее, чем старик Мадерли, но в отличие от него не отличался ни особыми талантами, ни деловой хваткой, и ему не хватило самой обыкновенной гибкости, чтобы приспособиться к веяниям времени. Страшно сказать, но в его фирме даже не было отдела электронных изданий! Поговаривали, будто редакторы «Дженкинс и Хоув» до сих пор работают на довоенных «Ундервудах», и хотя Ной никогда этому не верил, шутка представлялась ему более чем уместной. Оливер Хоув и сам был похож на старый, пыльный «Ундервуд» с западающими клавишами. Это признавали все, и Ной дал себе слово лично позаботиться о том, чтобы присоединение издательства «Дженкинс и Хоув» к «Уорлд Вью» закончилось ничем. Он не сомневался — пройдет сколько-то времени, и Моррис Блюм сделается посмешищем всего делового мира, во-первых, потому, что вообразил себя издателем, а во-вторых, потому, что женился на шлюхе. Ведь если не считать глубоких стариков, Надя успела переспать с абсолютным большинством мужчин, с которыми Моррис ежедневно общался.