С Десмондом.

Такое имя выбрала для сына Лайла, и Лютер вроде бы как успел согласиться, прежде чем случилось то, что случилось. Выбралала в честь Лайлиного дедушки, который учил ее Библии, когда она сидела у него на коленях, и, видать, он-то и дал ей этот твердый стержень внутри, потому как не могло же это взяться ниоткуда.

Десмонд.

Хорошее имя. Лютер полюбил его до того, что оно вышибало у него слезу. Это он привел Десмонда в этот мир и когда-нибудь Десмонд совершит великие дела.

Если Лютер сможет к нему вернуться. К ней. К ним.

Человек строит свою жизнь, пашет на белых, чего уж там, но работает при этом на свою жену и на своих детей, на свою надежду, что их жизнь станет лучше. Мужик должен что-то делать для тех, кого любит. Все просто.

Да только ни черта он не может поделать. Потому как даже если он каким-то чудом разберется с Маккенной, он все равно не сможет двинуться к семье: там его поджидает Дымарь. И он не сможет убедить Лайлу перебраться к нему (он еще с Рождества несколько раз пытался), потому как для нее Гринвуд — что дом родной, а еще она, понятно, опасается, что, ежели соберет вещи и отправится в путь, Дымарь пошлет кого-нибудь вдогонку, чтобы за ней проследить.

Он подхватил со скамейки газету и встал. На той стороне Вашингтон-стрит, перед магазином «Файв энд дайм», торчали двое мужиков и пялились на него. На обоих — шляпы и легкие костюмы в полоску, оба маленькие и какие-то пришибленные; они бы даже казались потешными (мелкие биржевые клерки, которые приоделись, чтоб выглядеть посолиднее), если бы у каждого не болталась на боку большая коричневая кобура. Биржевые клерки с пушками. Другие магазины нанимали частных детективов, банки требовали себе не иначе как помощников шерифа, но заведениям поплоше, куда деваться, приходилось обучать собственных сотрудничков обращению с оружием. В каком-то смысле — даже менее надежная штука, чем эта добровольная полицейская дружина. Лютер предполагал (или, по крайней мере, надеялся), что копов-добровольцев натренируют получше, придадут им каких-никаких командиров. Но эти наемные помощнички, мальчишки при лавках, сыновья и зятья ювелиров, меховщиков, пекарей, конюхов, — теперь их встречаешь по всему городу. И они все перепуганы. Они дико взвинчены. И вооружены, братец.

Лютер не удержался: видя, что они косятся на него, пересек улицу, хотя вроде не собирался, и подошел к ним эдак вразвалочку, как самый что ни на есть заправский негр, и озорно подмигнул. Двое переглянулись, и один из них вытер ладонь о штаны аккурат под своим пистолетом.

— Денек-то ничего, а? — сказал Лютер.

Охранники не проронили ни слова.

— А небо-то какое синее, — продолжал Лютер. — В первый раз за неделю развиднелось, а? Вам бы порадоваться погодке.

Пара хранила молчание, и Лютер на прощание дотронулся до краешка шляпы и пзашагал по тротуару дальше. Дурацкая выходка, особенно после мыслей о Десмонде, о Лайле, о своей ответственности. Но в белых мужиках с пушками, ей-ей, было что-то такое, что всегда подбивало его на проказы.

Ежели судить по настроению в городе, скоро таких мужиков с пушками появится еще больше. Он миновал уже третью за день палатку неотложной помощи, увидел внутри сестричек, расставляющих столики и койки на колесиках. А чуть раньше сегодня он проходил через Вест-Энд и Сколли-сквер, чуть не в каждом третьем квартале натыкаясь на машины «скорой», поджидающие событий, которые уже начинали казаться неизбежным. Он посмотрел на «Геральд» в своей руке, на эту, как бишь ее, редакционную статью:

Сегодня наше общество находится в состоянии небывалого напряжения из-за того, что творится в управлении полиции. Мы на распутье. Мы неизбежно окажемся на пороге советизации и господства коммунистических порядков, если позволим ведомству, охраняющему закон, начать обслуживать чьи-то узкие интересы.

Бедняга Дэнни, подумал Лютер. Бедный сукин сын, они его облапошили.

Джеймс Джексон Сторроу по праву считался самым богатым человеком Бостона. Став некогда президентом «Дженерал моторс», он реорганизовал компанию, причем все его рабочие сохранили места, а его акционеры — уверенность. Он основал Торговую палату Бостона и незадолго до войны возглавил Комиссию по стоимости жизни. А в войну Вудро Вильсон назначил его руководителем Федеральной топливной службы, и он добился, чтобы в домах всегда хватало угля и нефти, иногда ссужая собственные средства, лишь бы поставки осуществлялись без задержек.

Он слышал, как люди говорят, что он не кичится своей властью и силой, но он-то всегда искренне считал, что любое внешнее проявление силы — не более чем безудержное выпячивание эгомании, болезненного индивидуализма. А поскольку все эгоманьяки в глубине души напуганы и неуверенны, они проявляют свою «силу» на самый что ни на есть варварский манер, чтобы окружающий мир, упаси господи, не догадался.

Ну не кошмар ли, все это нынешнее противостояние «сильных» и «бессильных», эта абсурдная битва, разгорающаяся сейчас в городе — в его любимом городе, и битва, кажется, худшая со времен октября 1917-го.

Сторроу принял мэра Питерса в бильярдной своего дома на Луисбург-сквер; и, как только мэр вошел, глава «Дженерал моторс» сразу же заметил, как тот загорел. Это подтверждало давние подозрения Сторроу, что Питерс — человек легкомысленный, мало подходящий для своего места даже в обычных обстоятельствах, а уж тем более — в нынешних.

Разумеется, он приветливый парень, как многие легкомысленные люди; вот он пружинистыми шагами пересек комнату, направляясь к Сторроу, одаряя его широкой и энергичной улыбкой.

— Мистер Сторроу, как любезно с вашей стороны со мной встретиться.

— Напротив, для меня это такая честь, господин мэр.

Рукопожатие мэра оказалось неожиданно твердым, и Сторроу отметил, как ясны его голубые глаза: возможно, в этом человеке таится нечто большее, чем он предполагал. Что ж, удивите меня, господин мэр, удивите.

— Вы знаете, почему я пришел, — заявил Питерс.

— Полагаю, для того, чтобы обсудить ситуацию, касающуюся полиции.

— Совершенно верно, сэр.

Сторроу провел его к двум кожаным креслам вишневого цвета. Они уселись. Между ними был столик с двумя графинами и двумя стаканами. В одном графине — бренди, в другом — вода. Сторроу предложил напитки мэру. Питер благодарно кивнул и налил себе стакан воды.

Сторроу положил ногу на ногу и снова изучающе его оглядел. Указал на собственный стакан, Питерс послушно нацедил воды и ему, после чего оба откинулись на спинки кресел.

Сторроу осведомился:

— Как вы себе представляете, чем я могу оказаться вам полезен?

— Вы самый уважаемый человек в городе, — произнес Питерс. — Кроме того, сэр, вы пользуетесь народной любовью, ибо помогали сохранять тепло в домах в течение войны. Мне нужно, чтобы вы и другие члены Торговой палаты по вашему выбору создали комиссию для изучения вопросов, которые подняли полицейские, и контраргументов, выдвинутых комиссаром полиции Кёртисом. Цель — определить, на чьей стороне истина и кто из них в конце концов должен одержать победу.