Энни задумчиво глядела на подругу. Но Марго, рассмеявшись, пожала плечами.

– Ну вот, опять я читала лекции, словно профессор. Никогда не могу сдержаться.

– Нет, – возразила Энни, полная решимости понять, о чем говорит Марго. – Думаю, ты права. И неважно, насколько часто ошибалась Дейзи в мужьях. Она незаметно менялась, сама того не сознавая. И вся трагедия заключается в том, что она погибает в тот момент, когда готова начать совершенно все сначала. Стать свободной.

– Верно, – серьезно ответила Марго. И это другой конец полумесяца. Плодородный полумесяц, поняла? Приносящий перемены и новую жизнь. Насколько я понимаю, кривая ее бытия подобна дуге, вырезанной из круга. Конечно, авария положила всему конец, но даже если бы ее не было, все вовсе не повторялось бы снова и снова; нет, кривая отклонилась бы от исходной точки и пошла бы немного в ином направлении.

Она остановилась, подыскивая слова.

– Словно орбита в ранних книгах Дэймона. Орбиты никогда не бывают совершенными, они всегда отклоняются в различных направлениях в неизвестное. Орбиты для Дэймона подобны группам маленьких «я», медленно преображающихся, как у Пруста. Думаю, у Дэймона прустовский стиль мышления.

Энни кивнула, скрывая за улыбкой только что пришедшую в голову мысль.

Идеи, которыми они обменивались, затронули Энни гораздо глубже, чем подозревала Марго.

Прошло уже почти четыре месяца с тех пор, как Энни и Фрэнк стали любовниками. Хотя Фрэнк все реже приходил к Энни днем, они несколько раз в неделю встречались по вечерам.

Почти все время Энни проводила с Марго и Кончитой, думая о Дейзи и новой судьбе, которую предстояло воплотить на экране, но где-то в душе постоянно тлело предчувствие новой встречи с Фрэнком. И когда он звонил или заезжал, Энни чувствовала, как исчезает куда-то страшное напряжение, накопившееся в ней со времени их последней встречи.

Вечер обычно кончался в уютной квартире Фрэнка в полутемной спальне, ожидающей их безмолвного лихорадочного слияния.

Чем больше Энни узнавала тело Фрэнка и его ласки, тем крепче становились колдовские сети, которыми он ее опутал. Теперь ей так же хорошо, как собственные, были знакомы вкус его губ, упругая гладкость кожи, ритмы желания. Только в его объятиях она чувствовала себя так, будто вернулась в родной дом, и она бросалась в них, опьяненная теплом сильных рук.

Его молчание, когда-то так раздражавшее Энни, обернулось безмолвным нежным вниманием, согревавшим ее после их близости. Как она любила сейчас эти моменты, говорившие, казалось, о силе характера и решимости защитить Энни и подарить ей наслаждение.

И хотя они во время встреч никогда не говорили о будущем и не гадали, чем кончатся их отношения, осложнившиеся к тому же переменами в жизни Энни, глубокая искренность в голосе Фрэнка была свидетельством того, что он серьезно воспринимает их близость, стремится к Энни всей душой.

Энни с каждым днем все больше восхищалась целеустремленностью Фрэнка. В детстве он, как и Энни, был беден и вынес из всех испытаний решимость добиться чего-то в жизни, стать личностью. Но ему пришлось принести гораздо большие жертвы, чем Энни.

Фрэнк прекрасно учился в колледже, и все считали, что его ожидает блестящая карьера в корпоративном менеджменте, когда маленькая компания по розничной торговле, которой владел его отец, оказалась на грани банкротства.

Забыв о надеждах, Фрэнк десять лет неустанно трудился, используя все возможности незаурядного делового мышления, чтобы поправить пошатнувшиеся дела семейной фирмы. Выполнив свою миссию, Фрэнк решил, что узкие горизонты корпоративной жизни не подходят ему, и выбрал юриспруденцию в качестве более плодотворной арены деятельности. И хотя он был пока еще всего лишь новичком в престижной юридической фирме, у Фрэнка не было сомнений относительно поставленных целей и своих возможностей их достичь. В отличие от Энни, чье честолюбие родилось от сил, ей самой непонятных, и которая рвалась вперед, в неизведанное будущее, Фрэнк шел по пути, который прорубал сам, и реальность не таила для него никаких неожиданностей.

Внутреннее равновесие Фрэнка было так же присуще его личности, как душевное смятение – характеру Энни.

Его родители по-прежнему жили в Южной Калифорнии, и Фрэнк обычно тепло говорил о них, хотя по спокойствию тона было ясно, что они не очень ему близки.

Когда Энни попыталась заговорить о сыновнем самопожертвовании Фрэнка, отбросившем продвижение его карьеры на десять лет назад, тот только пожал плечами.

– Ну, обычно помогаешь людям, – спокойно заметил он, – когда они в этом нуждаются.

Этими несколькими словами Фрэнк смог выразить глубокую нравственную целостность и чувство ответственности за других, позволявшие легко понять, почему Фрэнк выбрал юриспруденцию своим призванием.

Энни не смогла заставить себя набраться смелости задать еще один вопрос, вызванный воспоминаниями Фрэнка: почему он до сих пор не женился. Она чувствовала, что твердые моральные принципы, положенные в основу его профессиональной жизни, возможно, служили основной причиной того, что он до сих пор остается холостяком. Фрэнк, несомненно, знал многих женщин, как коллег, так и клиенток, но Энни подозревала, что ни одна, по его мнению, не обладала теми качествами, которые он хотел бы видеть в жене.

Энни в глубине души не могла не спрашивать себя: сумела бы она выдержать подобное испытание и что думает об этом сам Фрэнк. Разве она, в конце концов, не была «испорченным товаром» в самом прямом смысле этого слова? Женщина, искалеченная, сломанная по своей вине, жертва собственной нестабильности и неверного суждения о любимом человеке.

Энни понимала, что Фрэнку известна причина той аварии. Иногда, когда он казался глубоко погруженным в свои мысли, Энни не могла не задаться вопросом – уж не испытывает ли он ревность к Эрику Шейну и роковой роли, которую тот сыграл в ее прошлом? Но Энни чувствовала, что дело не только в ревности. Фрэнк, возможно, осуждает ее за гибельный выбор такого человека, как Эрик, и именно поэтому она может так низко пасть в его глазах. Фрэнк, несомненно, спрашивает себя, хочет ли он связать жизнь с женщиной, которая смогла поверить, что именно Шейн – тот, кого она любит, женщиной, способной от отчаяния и ярости направить автомобиль в ущелье, искалечив при этом себя и нерожденного ребенка, в тот момент, когда не смогла больше обманываться относительно сущности Эрика Шейна…

Вопрос этот с каждым днем все больше терзал Энни, а тактичное молчание Фрэнка о ее отношениях с Эриком только усиливало болезненное беспокойство. Энни понимала: она и Фрэнк – люди, обладающие различными темпераментами и работающие в совершенно несовместимых плоскостях. Наверное, их пути пересеклись только на миг, прежде чем каждый пойдет своей дорогой, и, скорее всего, молчание Фрэнка означает твердую уверенность, что Энни не была и не будет той женщиной, которую он мог бы назвать своей.

Но терзания Энни были гораздо глубже, сильнее затрагивали душу, потому что для нее эти вопросы не были абстрактными. Хотя она и Фрэнк действительно были разными людьми, сама Энни неизмеримо отличалась от той женщины, какой она была до встречи с ним. Она больше не была отчаявшейся жертвой, которую он впервые увидел в больнице, не была и той упрямой, медленно выздоравливающей больной, которая так злословила по поводу его неразговорчивости.