ценностного и семантического характера на примере функционального значения «рамки картины» и «портрета», вводящей в экспрессивное ценностное, «оценивающее» поле любой предмет, взятый в рамку. См.: Simmel G. Der Bildrahmen // Simmel G. Zur Philosophie der Kunst. Potsdam, 1922. S. 46–54.

77

Wagner R. The invention of culture. Englewood Cliffs, 1975; Zingerle A. Kontextverfremdung als methodisches Verfahren // Kölner Zeitschrift für Soziologie und Sozialpsychologie. 1979. Jg. 31. H. 3. S. 587–610.

78

Seebohm Th. Zur Kritik der hermeneutischen Vernunft. Bonn, 1972. S. 85. Экспликацию содержательных оснований временной модели, лежащей в основе подобных представлений, Т. Зеебом осуществляет с помощью гуссерлевской техники анализа сознания времени. Г. Риккерт провел ее с помощью теоретико-познавательных средств конструкции «истории».

79

На это указывает уже сама семантика понятия, отсылающая к содержательной стороне какого-то определенного силлогизма, строящегося по формуле: общий род и видовые отличия.

80

Разумеется, это не касается личных вкусов или пристрастий исследователя, заставляющих идентифицировать себя с каким-то типом художественной культуры. Речь идет о методологической и ролевой невозможности.

81

См., например: Schulte-Sasse J. Literartische Wertung. Stuttgart, 1976.; Idem. Die Kritik an der Trivialliteratur seit der Aufklärung. München, 1971; Kreutzer H. Trivialliteratur als Forschungsproblem // Deutsche Vierteljahreschrift für Literaturwissenschaft und Geistesgeschichte. Stuttgart, 1967. Jg. 41. H. 2. S. 173–191; Klein A., Hecker H. Trivialliteratur. Opladen, 1977.

82

Krafft U. Comics lesen: Untersuchungen zur Textualität von Comics. Stuttgart, 1978; Harvey R. C. The aesthetics of the comic strip // Journal of popular culture. Bowling Green, 1979. Vol. 12. № 4. Р. 640–652. Характерно, что в одном из последних трудов, посвященных проблематике «текста в тексте», примеры используются исключительно из определенного типа элитарного и высокого искусства (см.: Текст в тексте // Труды по знаковым системам. Тарту, 1981. Вып. XIV).

83

Универсализм культурных значений – обращение к неограниченному исторически и регионально многообразию форм человеческого выражения, мысли, символов, идей и верований – означает нерезультативность какой-то нормативной системы культуры, изменение характера семантической регуляции: семантика значения в этих случаях не предполагает фиксации какого-то одного смысла, а имеет в виду лишь общий принцип организации смысловой взаимосвязи, смысловых целостностей. Это значит, что осмысленность всего целого, контекста, системы построений устанавливается не однозначно (т. е. не носит характера группового определения), а производится индивидуально и обладает исключительно личностным своеобразием и значением. Действие индивида в этом случае имеет вполне автономный или, как сказал бы социолог, ценностный, то есть регулятивный, характер. Именно этот момент и позволяет соединять различные культурные значения идей и символов, изъятых из нормативно фиксированных контекстов, и образовывать «свои» семантические миры, как, например, это предполагается М. Булгаковым в «Мастере и Маргарите» или Т. Манном в «Докторе Фаустусе». Сама возможность, идея личностного самоопределения предполагает, более того – требует от индивида значительных усилий по синтезу противоречивых и гетерогенных ценностных значений, обращения к разнородным сферам и нахождения самых общих принципов их согласования. Здесь такое же различие, как различие между нормами формального и безличного права и совестью, которая всегда будет сугубо индивидуальным моральным переживанием или внутренним действием. Из сказанного ранее понятно, что подобный семантический материал предоставляет в первую очередь литература (хотя и совсем не обязательно только она), причем тематически специфическая литература.

84

Формы эти могут быть, разумеется, самыми разнообразными. Можно сказать, к примеру, что «жизнь» героя точно воспроизводила перипетии шолоховской «Судьбы человека», или, в качестве знака проникновения в глубины народной жизни, дать в советском романе-эпопее аллюзии на гоголевскую повесть, например «Страшную месть», играющую роль не просто фольклорной реалии, а временной глубины и символичности описываемых современных событий.

85

Проблематичной, разумеется, в тематизируемых нормативных аспектах – сексуального и межпоколенческого взаимодействия, идеологической или национальной солидарности, инструментального целедостижения и проч.

86

Поэтому в высокой и авангардной литературе (например, у Пушкина, Льва Толстого или Флобера) может демонстрироваться литературность, цитатность, риторичность, т. е. культурность, самой изображаемой «действительности».

87

Более того, здесь обнаруживается принципиальная общность элитарной литературы с иными предметными сферами – наукой, философией и т. п. Характер изменений в этих сферах совершенно аналогичен: для западной философии – перенос акцента на гносеологическую, теоретико-познавательную и методологическую проблематику, ставшую значимой в связи с критикой метафизических систем и утверждением исследователя как единственной правомочной инстанции определения реальности, т. е. легитимацией субъективного теоретического интереса как трансцендентального основания суждений о наличной предметной реальности и ее структурировании. Точно так же и в литературе этого типа единственным носителем реальности становится автономный поэт, писатель и его формы репрезентации: «фиктивное я», поток сознания, «первое лицо» как рамка повествования и т. п. Подобные конститутивные формы художественного текста в их отмеченности и воспринимаются литературоведом как признаки изощренной выразительности, составляющей индивидуальное достижение того или иного авторитетного писателя (например, в приемах остранения у Л. Н. Толстого и т. п.).

88

Dahrendorf M. Literaturdidaktik im Umbruch. Düsseldorf, 1975; Platte H. Soziologie des Taschenbuches // Platte H. Zur Soziologie der Massenkommunitationsmittel. München, 1965. S. 97–146.

89

См.: Die nicht mehr schöne Künste: Grenzphänomenen des Ästhetischen. München, 1968.

90

Weinrich H. Tempus: Besprochene und erzählte Welt. Stuttgart, 1964; Mendilow A. Time and the novel. L., 1972.

91

Hoffman G. Raum, Situation, erzählte Wirklichkeit: Poetologische und historische Studien zum englischen und amerikanischen Roman. Stuttgart, 1978.

92

Wiese L. von. Das Verfahren bei beziehungwissenschaftlicher Induktion und Analysen von Schriftwerken // Kölner Vierteljahreshefte für Sozioligie. 1925. Jg. 5. H. 1. S. 84–90.

93

Jauss H.-R. La douceur de foyer: The lyric of the year 1857 as a pattern for the communication of social norms // Romanic rev. N. Y., 1974. Vol. 65. № 3. Р. 201–229; McHoul A. Ethnomethodology and literature: Preliminaries to a sociology of reading // Poetics. Amsterdam, 1978. Vol. 7. № 1. Р. 113–120.

94

Cawelti J. G. Adventure, mystery and the romance: Formula stories as art and popular culture. Chicago; London, 1976.

95

Более подробные указания на работы по проблематике значений, тематизируемых литературой, содержатся в соответствующих рубриках упомянутого выше библиографического указателя «Книга, чтение, библиотека».

96

Simmel G. Exkurs über den Fremden // Simmel G. Soziologie: Untersuchungen über die Formen der Vergesellschaftung. München; Leipzig, 1923. S. 509–512.

97

Leenhardt J. La sociologie de la lettérature: quelques étapes de son histoire // Revue internationale des sciences sociales. P., 1967. № 4. Р. 555–572; Clark P. P. The sociology of literature: An historical introduction // Research in sociology of knowledge, sciences and art. Greenwich, 1978. Vol. 1. Р. 237–258.

98

Nisbert R. The sociological tradition. N. Y., 1966.; Einsenstadt S. N. La tradition sociologique // Cahiers internationaux de sociologie. P., 1978. Vol. 65. Р. 237–265. Как было показано выше, таков же функциональный генезис и значение ключевых понятий литературоведения («классика», «жанр» и т. п.).

99

Martindale D. Aesthetic