— Что же получается? Из— за каких— то пол сотни или там сотни километров мы не можем начать ликвидацию ракет, направленных нам прямо в сердце? Приступить к масштабной программе ядерного разоружения? Это и есть пример, когда копание в технических деталях застилает нашим военным горизонт. За деревьями, причём мелкими, не видят леса!

Очевидно он поговорил по этому вопросу с Горбачёвым и Зайковым — сам он не мог бы его решить. Поэтому тем же поздним вечером, когда Шульц прямо поставил перед ним вопрос, согласна ли советская сторона включить СС— 23 в категорию ракет меньшей дальности, Шеварднадзе твёрдо заявил:

— Для нас это не проблема. Давайте попросим экспертов заняться этим вопросом. Повторяю, за нами дело не станет.

Тем самым Шульцу был дан позитивный ответ. И в рабочей группе он был той же ночью решён в соответствии с указанием министров.

На следующий день в Екатерининском зале Кремля Шульца принимал сам Горбачёв. Генсек был решительно настроен на достижение результатов и главный упор делал на развязку проблем с РСМД. После ритуального танца с изложением официально заявленных позиций, когда стало ясно, что всё дело упирается в ракеты меньшей и дальности и их замораживание не проходит, Горбачёв решительно заявил: Советский Союз готов полностью ликвидировать эти ракеты в Европе в течение короткого срока. (Позднее было уточнено — одного года.)

Это был второй долгожданный ноль. Но осторожный Шульц, памятуя о проблемах с СС— 23, закинул удочку:

— О каких средствах идёт речь, нам, я думаю, ясно.

И Горбачёв сходу подтвердил:

— Как мы понимаем, о ракетах СС — 23 и других ракетах этого класса.

Шульц не верил своим ушам. Позднее, в кругу своих соратников он назовёт это «божественным подарком» со стороны Горбачёва. Но тогда прямого ответа не дал, а стал говорить, что сначала американцам надо посоветоваться с союзниками по НАТО. Теперь не верил Горбачёв: такой практики общения с союзниками в Варшавском Договоре не существовало. Обычно Москва принимала решение, сообщало о нём своим союзникам, а те послушно одобряли. Поэтому Горбачёв продолжал давить:

— «Мы готовы на ноль, на ликвидацию ракет малой дальности в Европе. Более того, готовы идти дальше, решать вопрос о сокращении и ликвидации тактических ракет. И вот, когда мы делаем все эти предложения, вы в НАТО ходите вокруг них, как кошка вокруг миски с горячей кашей, никак не решитесь пойти на договорённость».

Но Шульц продолжал лавировать — ни да, ни нет. Только осторожно поинтересовался судьбой РМД вне Европы. На это Горбачёв ответил, что «по Азии можно было бы решить вопрос также как и вопрос по РСД», то есть оставить по 100 ядерных боеголовок и соответствующее количество ракет. Однако Шульцу такой вариант явно не понравился и он стал говорить, что эти ракеты высоко мобильны и их легко доставить обратно в Европу. На это Горбачёв сказал:

— «Так или иначе, мы за глобальный нулевой уровень».

Короче говоря, дал понять, что готов полностью уничтожить и ракеты средней дальности, но предпочёл бы сохранить небольшое их число в Азии. А Шульц намекнул, что для него предпочтительнее их полная ликвидация.

В общем, всё ходили вокруг да около и конкретно ни о чём не договорились, хотя были весьма близки к этому. Однако специалистам уже тогда было ясно: прорыв не за горами. Соглашение по РСМД в том или ином виде — будет. И оно положит начало кардинальным изменения в международной политике.

Но по другим проблемам, обсуждавшимся в Москве 13 и 14 апреля, прогресса не было.

По ПРО Горбачёв начал уступать. В Рейкьявике он говорил о 10— летнем сроке невыхода из Договора по ПРО, после чего ещё в течение 3х— 4х лет последуют переговоры для того, чтобы определить, что делать дальше. Но и после этого не должно быть автоматического развёртывания СОИ, если стороны не договорятся, в каком виде оно будет происходить. По сути дела это было как бы бессрочное обязательство соблюдать Договор по ПРО или, по крайней мере, — в течение 15 лет.

Теперь, в апреле он решил подправить советскую позицию: переговоры могут начаться за 2— 3 года до истечения 10— летнего срока невыхода из Договора. Если же стороны ни о чём не договорятся и одна из сторон решит приступить к созданию ПРО, другая сторона будет свободна от обязательств по ограничению и сокращению СНВ. Это было предупреждение: Советский Союз получит свободу рук для ответных мер в наращивании стратегических наступательных вооружений. Но американцы восприняли этот шаг Горбачёва скорее как уступку. Шульц в беседе с Шеварднадзе сказал:

— По— видимому, вы начинаете говорить о реальных 10 годах.

И со своей стороны ужесточил позицию. Если в Рейкьявике Рейган говорил о 10 годах, то теперь, спустя 6 месяцев, Шульц назвал 7 лет.

Не было движения и по другим направлениям советско— американского диалога. По правам человека продолжалось топтание на месте со взаимными упрёками. Новым здесь было, пожалуй, лишь согласие Советского Союза обсуждать эту тематику. Та же картина и при рассмотрении региональных проблем. СССР изъявлял готовность уйти из Афганистана, но жаловался, что американцы ставят ему палки в колёса. А США, хотя были совсем не против ухода советских войск, не собирались помогать Москве сохранить лицо.

Все эти проблемы подробно обсуждались у Горбачёва. Шульц уехал из Кремля только в 7.30 вечера, а в 9.30 был снова в мидовском особняке на улице Алексея Толстого, где просидел до полуночи, споря с Шеварднадзе. Но безрезультатно.

Главный результат визита Шульца в Москву во всем мире восприняли однозначно: соглашение по РСМД теперь в пределах досягаемости. Но хорошо это или плохо? И как к этому относиться? Характерным был заголовок на первой полосе газеты Геральд Трибюн Интернэшенел: «Шульц сообщил о прогрессе с пактом по евроракетам: НАТО опасается эрозии американского щита».[232]

Ноль по РСД был официальной политикой НАТО, начиная с 1983 года. Но там, видимо, не просчитали всех за и против, полагаясь больше на то, что Советский Союз не пойдёт на ликвидацию своих СС— 20. Но он пошёл. И предложил второй ноль — ликвидацию ракет малой дальности в Европе.

Разумеется, в правящих кругах стран НАТО прекрасно понимали, что ликвидация РСМД — это ликвидация смертоносного оружия, нацеленного на Европу. Но там испугались, что это поведёт к «денуклеаризации» Европы. Особенно после Рейкьявика, где Рейган неожиданно заявил о готовности ликвидировать всё ядерное оружие. А ядерное оружие, и прежде всего американское, компенсировало подавляющее превосходство Советского Союза в обычных вооружениях. Оно являлось средством сдерживания. Об этом вслух, кроме Маргарет Тэтчер, предпочитали не говорить, но так думали в Лондоне, Париже, Риме, Брюсселе и других столицах Европы.

Были и другие причины проявлять настороженность. Франция, например, приступила к программе модернизации и наращивания ракет с ядерными боеголовками, а соглашение по РСМД могло нарушить эти планы. Аналогичные опасения существовали и в Великобритании. Поэтому Тэтчер решительно заявила, что политику сдерживания надо крепить делами.