В марте 1876 года он писал А.А. Толстой о “Мыслях” и их авторе? “Какая чудесная книга и его жизнь. Я не знаю лучше жития”. Обнаружив, что его широко образованная и глубоко верующая родственница уже давно знакома и с “книгой” и с “житием” Паскаля, Толстой не скрывает своего удовлетворения: “Я рад тому, что вы знаете Паскаля. Я думал, что он уже так забыт, что его можно открыть”. Стремясь увеличить ряды почитателей Паскаля, писатель 13–14 апреля 1877 года обращается к А.А. Фету: “Читали ли вы: “Pensees de Pascal?”, то есть недавно, на большую голову. Когда, Бог даст, вы приедете ко мне, мы поговорим о многом, и я вам дам эту книгу”. И еще одно возбужденное признание, в письме от 19 мая 1878 года к своему знакомому П.Н. Свистунову: “Я же был очень рад случаю перечесть еще раз Паскаля Я не знаю ничего, равного ему в этом роде. Издание Louandre я пришлю вам на днях… Я теперь не посылаю его потому, что мой сын, 15-летний мальчик, впился в эту книгу, и я не хочу отнять у него, так как это влеченье его для меня в высшей степени радостно”.

С годами интерес к личности и творчеству Паскаля у Толстого неуклонно растет. Он не только перечитывает и сличает разные издания сочинений французского философа, обсуждает их с родными, друзьями и знакомыми, но и сам переводит отдельные фрагменты из них, о чем свидетельствуют не только дневниковые записи, но и наблюдения окружавших его людей. Так, секретарь и врач Толстого Д.П. Маковицкий отмечал, что Толстой часто цитировал по памяти в разговорах с самыми разными людьми те или иные изречения Паскаля и подолгу читал отрывки из его “Мыслей” жене и родственникам. Интересуясь исследованиями о Паскале, он выделяет статью Сюлли-Прюдома “Смысл и значение пари Паскаля”, напечатанную в журнале “Revue des Deux Mondes” от 15 декабря 1890 года. Говоря в дневнике об ухудшении здоровья, писатель одновременно замечает: “Два дня переводил Паскаля. Очень хорош”. Следует подчеркнуть, что в последние годы жизни “Мысли” Паскаля служили для Толстого своеобразным утешительным и терапевтическим чтением. “Жив, но плох, – записывает он 18 июля 1910 года в дневнике. – Все та же слабость. Ничего не работаю, кроме ничтожных писем и чтения Паскаля”. И еще одна запись, сделанная за месяц до знаменитого “ухода” и за полтора месяца до смерти, 3 августа 1910 года: “Жив, тоскливо. Но лучше работал над корректурами. Чудное место Паскаля. Не мог не умиляться до слез, читая его и сознавая свое полное единение с этим, умершим сотни лет тому назад. Человеком. Каких еще чудес, когда живешь этим чудом?”. Речь идет об изречении Паскаля, призывающем к отказу от собственной воли, которая никогда не удовлетворяет, и к самоотречению во имя блага других людей. Оно включено толстым в раздел “Самоотречение”, входящий в 14-й выпуск книжек “Путь жизни”. В этом сборнике Паскаль упоминается чаще всех (исключение составляет лишь Иисус Христос). Летом 1910 года секретарь Толстого В.Ф. Булгаков записал в своем дневнике следующие его слова, свидетельствующие об исключительной близости размышлений Паскаля умонастроению писателя: “Вот Паскаль умер двести лет тому назад, а я живу с ним одной душой, – что может быть таинственнее этого? Вот эта мысль (которую Лев Николаевич мне продиктовал. – В.Б.), которая меня переворачивает сегодня, мне так близка, точно моя!.. Я чувствую, как я в ней сливаюсь душой с Паскалем. Чувствую, что Паскаль жив, не умер, вот он! Так же как наш Христос… И так через эту мысль он соединяется не только со мной, но с тысячами людей, которые ее прочтут. Это – самое глубокое, таинственное и умиляющее…”.

В сознании Толстого Паскаль принадлежал к величайшим мыслителям всех времен и народов. Д. Маковицкий упоминает о домашней игре, происходившей в августе 1910 года, когда необходимо было заполнить два листка: на одном указать 12 самых великих людей, а на другом – список самых любимых людей, исключая Христа и самого Толстого. Лев Николаевич и его жена Софья Андреевна заполнили лишь один листок, так как у них великие и любимые люди совпали: Эпиктет, Марк Аврелий, Сократ, Платон, Будда, Конфуций, Лао-цзы, Кришна, Франциск Ассизский, Кант, Шопенгауэр, Паскаль.

Действительно, Паскаль многократно упоминается в этом ряду, куда Толстой включает и Христа, и Магомета. Вообще вся литература представляется ему в виде конуса вершиной книзу, возле которой располагается буддизм и даосизм, стоицизм и христианство, античные, средневековые и перечисленные выше мыслители. Ближе к основанию занимают место писатели нового времени и современные, к которым Толстой относился весьма критически. В современной литературе он обнаруживал понижение уровня, забвение духовного богатства прошлого, сосредоточенность на текущих обстоятельствах и конъюнктурных новинках интеллектуального труда, из-за чего люди теряют способность глубоко чувствовать и серьезно размышлять. “Одна из главных причин ограниченности людей нашего интеллигентного мира – это погоня за современностью, старание узнать или хоть иметь понятие о том, что написано в последнее время… И эта поспешность и набивание головы современностью, пошлой, запутанной, исключает всякую возможность серьезного, истинного, нужного знания. А как, казалось бы, ясна ошибка. У нас есть результаты мыслей величайших мыслителей… и эти результаты мышления этих великих людей просеяны через решето и сито времени. Отброшено все посредственное, осталось одно самобытное, глубокое, нужное; остались веды, Зороастр, Будда, Лаодзе, Конфуций, Ментце, Христос, Магомет, Сократ, Марк Аврелий, Эпиктет, и новые: Руссо, Паскаль, Кант, Шопенгауэр и еще многие. И люди, следящие за современностью, ничего не знают этого, а следят и набивают себе голову мякиной, сором, который весь отсеется и от которого ничего не останется”.

Именно на фоне “укороченного” полупросвещения и иллюзионистского хроноцентрического самомнения, а одновременно реальной деградации духовно-нравственного мира человека и равнодушия ко всему превышающему корыстные интересы и торговые расчеты, Толстой выделяет Паскаля как представителя лучших умов человечества, а его “Мысли” – как часть своеобразной квинтессенции вселенской мудрости, необходимой для выработки нужного раздробленной современности высшего синтетического знания. Рассуждая о необходимости коренного изменения образования, когда учащиеся твердо знают, например, какие-нибудь неправильные глаголы, но остаются в совершенном неведении относительно глубоких идей, он настаивает на том, чтобы положить в основание школьного процесса “учение величайших моралистов и мыслителей, как Лао-цзы, Сакия Муни, Конфуций, Сократ, Паскаль…”.

Именно высшая мудрость, глубинное человековедение, всестороннее понимание жизни, “великий ум” и “великое сердце”, пророческий дар, “способность видеть через головы других людей и веков” привлекают Толстого в Паскале. В биографическом очерке о французском мыслителе русский писатель заключает, что тот выражает высшую степень религиозного сознания, до которой