Я сел.

— Теперь, — продолжал Руфо, оставаясь на своем месте, — ты будешь слушать то, что скажу я. А можешь встать и уйти. В этом случае я могу или так восхититься перспективой больше никогда не увидеть твою образину, что разрешу тебе уйти, или, наоборот, так разозлюсь на то, что ты меня прервал, что тут же уложу тебя, прямо в дверях, ибо я слишком долго сдерживался и теперь мне надо разрядиться. Так что — выбирай. Я сказал, — продолжал он, — что моя бабка — шлюховатая старая баба. Сказал это грубо, чтобы снять твою напряженность, и теперь, похоже, ты не будешь так резко реагировать на многие малоприятные вещи, которые я выскажу. Она стара, ты это знаешь; без сомнения, ты нашел способ вспоминать об этом как можно реже. Я и сам об этом обычно забываю, хотя она была старой, уже когда я был малышом, писал на пол и радостно лепетал при виде ее милого лица. А что она шлюховатая баба — так тебе это известно лучше, чем кому-нибудь другому. Я мог бы сказать «многоопытная женщина», но мне хотелось больной зуб вырвать у тебя сразу. Ты и сам это знал о ней, недаром все время уходил в сторону, болтая о том, как хорошо тебе все известно и как тебе до этого нет никакого дела. Да, бабушка — шлюховатая старая баба, и это наша главная отправная точка.

А почему бы ей не быть таковой? Ответ можешь дать сам. Ты же не глуп, а только молод. У нее же есть только две радости в жизни, но второй она воспользоваться не может.

— И какова она — эта вторая?

— Подавать дурные советы и получать от этого садистское удовлетворение — вот то, чего она не осмеливается делать. Поэтому возблагодарим Небо, что в тело Стар встроен этот безобидный вентиль, иначе бы всем нам пришлось бы куда как скверно, пока какому-нибудь ловкому убийце не удалось бы к ней подобраться. Сынок, дорогой сынок, ты только представь себе, как смертельно устала она от всего сущего на свете! Твой собственный жар начал угасать уже через несколько месяцев. Подумай же, каково ей год за годом выслушивать разговоры все об одних и тех же унылых ошибках и не надеяться ни на что, кроме появления хитроумного убийцы. И будь доволен, что эта старая шлюховатая баба все еще находит наслаждение в единственном доступном ей невинном наслаждении.

Итак, она — шлюховатая старая баба, в чем нет ничего унижающего ее. И я отдаю дань тому благодетельному равновесию, которое существует между этими двумя ипостасями и дает Стар возможность продолжать свою работу.

И Стар не перестала быть тем, что она есть, повторив вслед за тобой тот глупый стишок на склоне холма в некий прекрасный день. Ты думаешь, что с тех пор она взяла отпуск и прилепилась к одному тебе? Может, это и так, если ты процитировал ее слова точно, а я понял их правильно. Она всегда говорит правду.

Но никогда — полной правды. А кто ее говорит? И, говоря правду, она превратилась в самого талантливого лжеца, талантливее и не встретишь. Я уверен, твоя память упустила кое-какие невинно звучащие слова, которые дали Стар возможность уклониться от истинной правды и в то же время не нанести удар по твоим чувствам.

И если это так, если она не хотела их ранить, то можно ли требовать большего? Ты ей нравишься, это очевидно, но из этого вовсе не вытекает, что она должна стать фанатичкой. Все ее воспитание, весь ее внутренний настрой направлены на то, чтобы избегать фанатизма и вечно искать практический компромисс. И хотя, возможно, она до сих пор не смешивает туфли под своей кроватью, но, если ты останешься еще на неделю, на год или на двадцать лет, придет время, когда она захочет сделать это и найдет пути исполнить желание, не только не солгав тебе на словах, но и ничем не омрачив свою совесть, ибо таковой у нее не имеется. Только разум, абсолютно прагматичный.

Руфо прочистил горло.

— Теперь последует опровержение, контрапункт и задом-на-перед. Мне моя бабушка нравится, я ее даже люблю, насколько это позволяет моя черствая натура, и я почитаю ее целиком, включая ее хитроумную душу… и я убью тебя и кого угодно другого, кто встанет на ее пути или сделает ее несчастной. Все это лишь частично потому, что она отбросила на меня тень собственного «я» и позволила понимать себя. И если она избежит кинжала убийцы, взрыва бомбы или яда, она войдет в историю как «Великая». Но ты говорил о ее «огромных жертвах»? Чушь! Ей нравится быть Ее Мудростью, то есть той осью, вокруг которой вращаются все миры. И в то, что она готова отказаться от этого ради тебя или даже пятидесяти еще лучших, я тоже не поверю. Опять же она тут не солгала, раз, как ты передавал, она сказала «если», зная, что за тридцать лет или за двадцать пять многое может произойти и среди этих грядущих событий наиболее вероятно то, что ты так долго не выдержишь. Уловка, конечно.

Но это лишь последний из фокусов, которые она с тобой проделала. Она обманывала тебя с той минуты, когда ты впервые увидел ее, и даже задолго до этого. Она обманывала тебя всеми возможными способами, заставляла тебя клевать горох вместе с шелухой, то расточая тебе хвалы, какие ты заглатывал с наслаждением, то выпуская из тебя пар, когда ты что-то начинал подозревать, и загоняла тебя обратно в намеченную линию поведения, возвращая к запланированной для тебя судьбе — и все это так, чтобы ты постоянно был доволен. Стар никогда не стесняла себя в выборе методов, она одновременно обманула бы и Пресвятую Деву и вступила бы в союз с самим Сатаной, если бы это было нужно для осуществления ее целей.

О, тебе, конечно, заплатили — и заплатили очень щедро, — она никогда не мелочится. Но теперь пришло время узнать, что ты был обманут. Заметь, я ее не критикую, я ей аплодирую, и я ей помогал… за исключением одного деликатного момента, когда я вдруг сжалился над невинной жертвой. Но ты был уже так околдован, что не пожелал услышать, даже если бы к тебе взывал святой. Я на какое-то время сильно расстроился, представляя, как ты идешь к омерзительной гибели с широко раскрытыми невинными глазами. Однако она оказалась хитрее меня, да и всегда была хитрее.

И еще! Мне она