Маша к открыткам не притронулась. Сказала с проницательной раздумчивостью:

– Кажется, я знаю, что вы там делали…

Меня царапнуло, что Маша снова перешла на “вы”. Вдруг пришло и запоздалое озарение: ну конечно же, она работает в этой самой СМО у грустного Лешакова! Может, Маша вообще в курсе, что я был у Гапона.

– И что же я там делал? – как можно непринуждённее спросил я, разглядывая Машин в “ёлочку” локоть. Ткань на рукаве немного засалилась, и узор утратил всякую утомительную подвижность.

– Я думаю, – продолжала она, – что вы по заданию своего начальства из комбината ходили туда на разведку.

Я поднял глаза на Машу. Оказывается, она улыбалась:

– Угадала?

– Почти… – сказал я поспешно.

– Вы храбрый, – продолжала Маша уважительно, с едва уловимой ноткой насмешливости. – А если б вас узнали сотрудники охраны, что тогда?

– А я замаскировался… – игриво сказал я и сунул открытки во внутренний карман. – А ты, стало быть, работаешь в СМО? Хотя можно было и раньше догадаться.

– Вовсе нет, – удивилась Маша. – Никогда там не работала.

Мне от этой новости полегчало.

– А где ж тогда? – пошутил. – Не в морге же?

– Уже нигде. С конца года я в творческом отпуске.

– Почему?

Машины зрачки дрогнули, расширились:

– Я же предупреждала, что мистер Гапоненко – чрезвычайно мстительный тип. Он каким-то образом пронюхал, что это я вам показала дорогу, и…

– И как же он узнал? – перебил я искренне расстроенный. – Мне очень жаль, Маша.

– Вот уж не знаю, – она шевельнула плечом, но посмотрела при этом, как проницательная училка со встроенным в глаза детектором лжи. – Возможно, разболтал кто-то из ваших, если вы вдруг случайно, не со зла кому-то…

– Я никому о вас не говорил! Ни одной живой душе! – произнёс я чуть ли не с испугом. Дошутил: – И мёртвой тоже…

И подумал, что Маша меня переоценивает. Я бы никому не признался о ней только из тщеславия, а тут она ещё сама попросила молчать. Но объяснять такую правду было бы позором. Поэтому добавил:

– Если хотите, могу поклясться!

– Да верю я. Верю… Уже и не важно, в общем-то, кто настучал. Но мистер Гапоненко со своей стороны всё сделал, чтобы меня уволили. Хотя ему и делать-то ничего особо не пришлось. Просто намекнул нашему завотделением. Доработала я свои три недели и ушла. Я ж, Володя, без специального медицинского образования, сбоку припёку. По факту, меня просто сократили.

– Но неужели обычный завхоз обладает в больнице такой властью?

– А вы думали?! Ещё какой! От него очень многое зависит. И не такой уж он обычный, как может показаться.

– Мы опять перешли на “вы”, – констатировал я с удручённой улыбкой. – Как это исправить?

– Ох… – Маша вздохнула. – Ну, хорошо, давай ещё раз попробуем. Хотя я подозреваю, что в таком ответственном деле без брудершафта не обойтись.

– Согласен, – подхватил я. – Когда пьём?

– Как получится. О чём я говорила?

– Про завхоза. Что он типа серый кардинал…

– Так и есть, напрасно вы иронизируете, Володя. Понятно, что на зарплаты или отпуска власть его не распространяется, завхоз всё ж по хозяйственной, а не административной части. Но ни один завотделением в здравом уме с ним ссориться не будет.

– Почему?

– Каждый ведь хочет, чтобы, когда он позвонит, к нему вовремя пришёл сантехник, электрик, а не через три дня. Завхоз, если надо, подгонит и машины, и медтехнику. За ремонт оборудования тоже он отвечает. Но не в этом дело… – Маша посмотрела на меня с некоторым сомнением, будто не знала, сообщать ли мне следующую информацию. – Штука в том, Володя, что мистер Гапоненко, как вы, наверное, сами догадываетесь… Как ты догадываешься…

– Почему ты называешь его “мистер”?

– Так смешнее звучит, наверное. Как в стихотворении у Маршака, мистер Твистер, такая беспринципная акула капитализма. В общем, Гапоненко – обычный бандит. Как и все его компаньоны, у которых доля в его бизнесе.

– Ну, это ж относительно, наверное. Они ж не в переулках грабят.

– Это в тебе, Володя, профессиональная этика говорит. Мы же оба прекрасно понимаем, что похоронная сфера криминализирована. Но я уверена, что ваш комбинат работает намного честнее. Я поэтому вам и помочь решила. Знаешь, раньше при больнице было похоронное бюро с таким же точно названием – “Элизиум”. Учредителя и директора звали Силин Евгений Герасимович, если не путаю.

Я пожал плечами:

– Ни о чём не говорит.

– Немудрено, это ж было десять лет назад. Я его тоже не застала. Просто слышала, что Гапон, как вступил в должность, присвоил это бюро и всё, что Силин успел создать.

– И что, похоронный супермаркет тоже был?

– Нет, конечно, стоял обычный магазинчик. А трёхэтажные хоромы мистер Гапоненко в прошлом году отгрохал. Точнее, реконструировал старое помещение офтальмологии, добавил лишний этаж и пристроил часовню. Раньше у него работали один ритуальный зал и трупохранилище, а потом появился большой магазин – этот так называемый похоронный супермаркет. А недавно они оформили весь участок в собственность. Как раз накануне инцидента с комбинатом. И тогда же забор поставили, который вам въезд перекрыл.

Я сказал рассудительно:

– Боюсь, что такими темпами лет через пять комбината уже не будет, а только один Гапон и его “Элизиум”.

– Это почему же? – во все глаза удивилась Маша. Невыносимо длинные ресницы, взлетев, коснулись бровей.

– Мелкие частники всегда прогорают, когда включается большой игрок. Лавка не может конкурировать с торговым центром. Я же был в этом “супермаркете”, там не то чтоб намного дешевле, чем в комбинате, но и выбор в разы больше. И кроме прочего, у Гапона в “Элизиуме” действует гибкая система скидок. Я его не оправдываю, просто хочу быть объективным.

– Ты мне… Вы мне что же, буклетик их рекламный цитируете? – фыркнула Маша. – Никогда не задумывался, что слова “скидка” и “кидалово” происходят от одного корня?

– Я говорю, что это неизбежное зло… – сказал я, досадуя, что выгораживаю Гапона (даже не его самого, а естественный рыночный отбор), чтобы хоть как-то обелить себя в своих же глазах.

– Мистер Гапоненко в анатомичке первым делом договорился с завотделением, что покойника после секционной направляют не в холодильник, а прямиком в ритуальный зал “Элизиума”, где платное хранение. Патологоанатомы из отделения, которые по совместительству и сотрудники “Элизиума”, помимо покойников обрабатывают и родственников, разводят на договор, впаривают услуги, венки, гроб, машину. Завотделением Логвинов за это тоже получает свою долю. Понятно, что он на таком вот, – Маша выразительно согнула указательный палец с бледным без лака ногтем, – крючке у мистера Гапоненко. Проглотил же очередное самоуправство, когда Гапоненко продвинул своего племянника в санитары, точнее, в бальзаматоры. Теперь на пару дерут с людей втридорога…