– Мне, пожалуй, следует съездить к ней, папа, и узнать, что происходит.

– Буду только рад. Если ещё не поздно, нужно постараться всё уладить.

Динни покачала головой:

– Думаю, что ничего не выйдет. Да ты и сам не захотел бы этого, расскажи тебе Клер то, что рассказала мне.

Генерал широко раскрыл глаза:

– Я же говорю, что бреду вслепую.

– Согласна, папа, но всё-таки ничего тебе не скажу, пока она сама не скажет.

– Тогда поезжай, и чем скорее, тем лучше.

Мелтон-Мьюз избавился от былых запахов конюшни, но зато пропитался острым ароматом бензина: в этом мощённом брусчаткой переулке нашли себе приют автомобили. Когда под вечер того же дня Динни вошла в него, её глазам слева и справа представились две линии гаражей, запертые или распахнутые двери которых сверкали более или менее свежей краской. За одной из них виднелась спина шофёра в комбинезоне, склонившегося над карбюратором; по мостовой насторожённо прогуливались кошки. Других признаков жизни не было, и название "Мьюз"[2]не подтверждалось даже благоуханием навоза.

Сине-зелёный цвет дома N 2 напоминал о прежней владелице, которую, как и других торговцев предметами роскоши, кризис вынудил свернуть дело. Динни потянула к себе резную ручку звонка, и он ответил ей позвякиванием, слабым, как звук колокольчика заблудившейся овцы. Затем наступила тишина, потом на уровне глаз девушки мелькнуло светлое пятно, исчезло, и дверь открылась. Клер в зелёном халате стояла на пороге.

– Входи, дорогая, – пригласила она. – Львица у себя в логове, и "Дуглас в замке у ней".

Динни вошла в тесную, почти пустую комнатку, которая была задрапирована зелёным японским шёлком, купленным у антиквара, и устлана циновками. В противоположном углу виднелась винтовая лесенка; с потолка, излучая слабый свет, свисала единственная лампочка, затенённая зелёным абажуром. Было холодно: медная электрическая печка не давала тепла.

– За эту комнату я ещё не принималась, – пояснила Клер. – Пойдём наверх.

Динни совершила винтообразное восхождение и очутилась в гостиной, пожалуй, ещё более тесной. Там были два зашторенных окна, выходившие на конюшни, кушетка с подушками, маленькое старинное бюро, три стула. шесть японских гравюр, приколачиванием которых, видимо, занималась Клер перед приходом сестры, старинный персидский ковёр, брошенный на устилавшие пол циновки, полупустой книжный шкафчик и несколько семейных фотографий на нём. Стены были выкрашены светло-серой клеевой краской; в помещении горел газовый камин.

– Флёр прислала мне гравюры и ковёр, а тётя Эм заставила взять бюро.

Остальное я привезла с собой.

– Где ты спишь?

– На кушетке – очень удобно. Рядом – туалетная комната с душем, гардеробом и прочим.

– Мама велела спросить, что тебе нужно.

– Немногое: наш старый примус, пара одеял, несколько ложек, ножей и вилок, небольшой чайный сервиз, если найдётся лишний, и какие-нибудь книги.

– Будет сделано, – ответила Динни. – А теперь, дорогая, рассказывай как себя чувствуешь.

– Физически – превосходно, морально – неспокойно. Я же писала тебе, он приехал.

– Он знает об этой квартире?

– Пока нет. О ней известно только тебе, Флёр и тёте Эм. Да, забыла, ещё Тони Круму. Мой официальный адрес – Маунт-стрит. Но Джерри, разумеется, отыщет меня, стоит ему только захотеть.

– Ты видела его?

– Да. Я сказала ему, что не вернусь. И на самом деле не вернусь, Динни. Решение окончательное, так что не уговаривай. Выпьешь чаю? Я сейчас вскипячу – у меня есть глиняный чайничек.

– Нет, благодарю, я пила в поезде.

Динни сидела на одном из стульев, которые Клер привезла с собой, и тёмно-зелёный костюм удивительно шёл к её волосам цвета опавших буковых листьев.

– До чего ты сейчас хороша! – восхитилась Клер, свёртываясь в клубок на кушетке. – Хочешь сигарету?

То же самое подумала о сестре и Динни. Обворожительная женщина, одна из тех, кто обворожителен при любых обстоятельствах: тёмные стриженые волосы, живые карие глаза, бледное лицо цвета слоновой кости, в слегка подкрашенных губах сигаретка… Да, соблазнительна! Впрочем, вспомнив, как складывается жизнь сестры, Динни сочла это выражение неуместным. Клер всегда была жизнерадостной и обаятельной, но брак, бесспорно, ещё более усилил и углубил это обаяние, придав ему какой-то неуловимо колдовской оттенок.

– Ты сказала. Тони Крум тоже знает? – неожиданно спросила она.

– Он помогал мне красить стены. Фактически всю гостиную отделал он, а я занималась туалетной. Но у него получилось лучше.

Динни с явным интересом оглядела стены:

– Очень недурно. Знаешь, дорогая, отец и мама встревожены.

– Верю.

– Ты не находишь, что это естественно?

Клер сдвинула брови, и вдруг Динни вспомнила, как они спорили когдато, надо ли выщипывать брови. Слава богу, Клер к этому не прибегает!

– Ничем не могу помочь, Динни: я не знаю, что решил Джерри.

– Я думаю, он не пробудет здесь долго, – иначе потеряет место.

– Видимо, так. Но я не хочу волноваться заранее. Будь что будет.

– Как быстро можно получить развод? Я хочу сказать – если дело возбудишь ты.

Клер покачала головой, и тёмный локон упал ей на лоб, напомнив Динни детские годы сестры.

– Устанавливать за ним слежку – мерзко. Объяснять на суде, как он меня истязал, я не в силах. А на слово мне никто не поверит, – мужчинам все сходит гладко.

Динни встала и подсела к сестре на кушетку.

– Я готова убить его, – вырвалось у неё.

Клер рассмеялась.

– Во многом он не плохой человек. Но я к нему не вернусь. С кого содрали кожу, тот во второй раз не дастся.

Динни молчала, закрыв глаза.

– Скажи, что у тебя за отношения с Тони Крумом? – спросила она наконец.

– Он проходит испытание. Пока ведёт себя смирно, и мне приятно встречаться с ним.

– Послушай, – медленно продолжала Динни, – если бы стало известно, что он у тебя бывает, этого было бы достаточно, правда?

Клер опять рассмеялась.

– Для светских людей, по-видимому, вполне. А присяжные, как я полагаю, причисляют себя к таковым. Но для меня, Динни, легче не жить, чем смотреть на вещи с точки зрения коллегии присяжных. А я не испытываю никакого желания хоронить себя. Поэтому скажу тебе прямо: Тони знает, что я надолго сыта физиологией.

– Он влюблён в тебя?

Глаза сестёр – синие и карие – встретились.