– Эй, Кузнечик, – вопрос Макара застал Тимку посреди третьего пирожка. Он прекратил жевать и вопросительно посмотрел на наставника со старостой. – Да ты не давись, жуй, давай. Я вот чего хотел спросить. Ты вчера сказал, что мой нож – новгородской работы. А определил как? – Макар вытащил свой нож и положил на стол.

Тимка дожевал, запил узваром, поискал глазами, обо что руки вытереть, обнаружил заботливо подложенную Беляной тряпицу и только потом взялся за нож.

– Такие ножи делали в Новгороде очень давно. Сейчас почти не делают, – мальчик развернул клинок так, чтоб на него падал солнечный луч, пробивающийся сквозь волоковое окошко. – Вот смотри, дядька Макар. Эта полоса на лезвии, на самой кромке, говорит, что нож сварной. У него лезвие сделано из стальной полосы, а щёчки навариваются из мягкого железа. Притом полоска стали очень узкая, её почти не видно. А теперь вот тут, у острия посмотри. Видишь, как эта полоска загибается? Так получится, если стальная пластина на всю ширину клинка проложена. Разве что в центре между стальными ещё одну полосу ставят – снаружи её не видно, но нож очень крепкий получается. На вид он вроде как из трёх полос состоит, а на самом деле из пяти: внутри три и снаружи две щёчки. Похожие ножи новгородцы в старину делали, сейчас редко кто такие клинки куёт. Кузнецы делают проще. На край железной пластины наваривают полоску стали. У такого ножа полоса пошире будет и не так загибается к острию.

– Ишь ты! – Аристарх достал откуда-то из-за спины ещё один нож и подал Тимке. – Вот такой? А в чём разница?

– А старые ножи покрепче будут, дядька Аристарх, – Кузнечик положил оба ножа рядом. – Старый нож – он весь стальной, а значит, и твердый. А чтоб не сломался при ударе, как раз железо и наварено. Сталь проглядывает только тут, вдоль острия. Железо мягкое, значит, и стачивается оно быстрее, когда им режут что-то. Вот и выходит, что стальная сердцевина всегда снаружи остаётся. Ты им режешь что-то твёрдое, а нож сам себя затачивает. Его править редко надо, только когда зазубрины появляются. И сломать его трудно – сталь железом прикрыта. Вот потому у него у острия и заточка с обеих сторон идет. Редкий клинок.

Тимка подвинул вперед Аристархов нож.

– Этот нож сделать проще, значит, кузнецу быстрее. И стали в нем меньше. Значит, он дешевле. Вот только сталь у него железом не прикрыта, а потому сломать его проще, особенно если сталь с изъяном. Затачивать его тоже всё время надо, а значит, снашивается он быстрее. А когда стальное лезвие сточится или сломается, то его останется только выбросить… – Тимка взял клинок в руки и провел пальцами вдоль лезвия. – Это неплохой нож, дядька Аристарх, не из дешёвых. А тот – хороший.

Аристарх задумался, заметил, что Тимка прицеливается глазом на ещё один пирожок, подтолкнул к нему миску – жуй, мол. Затем, решившись, направился в угол комнаты, принес оттуда меч, с тихим шелестом вытянул его из ножен и положил на стол.

– Ну, а такие клинки как делаются, знаешь?

Тимка отвлекся от кружки с узваром и взглянул на лежащий перед ним меч.

– Вроде Дамирова работа… а вроде и нет, – мальчишка склонился над оружием, внимательно его разглядывая. – Дамир на свои мечи клеймо не ставит, говорит, их завсегда по узору видно. Тут узор покрупнее, а у него ещё как будто лесенка по лезвию идет. Если и Дамиров, то очень старый.

Тимка вытер руки о тряпицу и взялся за меч.

– Делаются такие мечи очень просто и очень сложно, дядька Аристарх. Вот если взять нож наставника Макара, расковать его тонко, потом сложить вдвое-втрое и опять расковать, а потом ещё и ещё… – Тимка старательно рассказывал, явно повторяя чьё-то объяснение. Или как будто урок повторял. – Вот и получится, что если у ножа три слоя, то у меча их, наверно, триста, а может, и поболее будет. Тут я не знаю точно. А трудность заключается в том, что если какие-то слои не сварились правильно, то внутри такого меча невидимый изъян будет, и меч подвести может. Чтоб непровара не было, для флюса специальное стекло варится. Но самое трудное тут – закалка. У нас такие мечи только Дамир умеет делать, ну, может, ещё сын его. Да и то, раз на раз не приходится. Только это неправильный меч для такой стали, дядька Аристарх.

– Неправильный? И что так?

– Правильно такие мечи делать чуток изогнутыми, на манер сарацинских. Эти клинки, они ведь тоже из мягких и твердых слоев состоят, а значит, и затачиваются сами. А раз узор мелкий, то на лезвии что-то вроде пилы выходит, только зуб тоже мелкий. Таким оружием сподручнее резать, а не рубить. Но этот меч, наверное, для нурман делался, а они прямые клинки любят. Но всё равно такой меч, если правильно сделан, крепче и гибче новгородского выходит.

– Умно, едрён дрищ, ничего не скажешь, – Аристарх покачал головой и убрал меч в ножны. – Ну а сам-то ты что делаешь?

Разговаривать с Аристархом Тимке оказалось просто. Тот задавал интересные вопросы, над которыми надо было поразмыслить, интересовался мальчишечьей жизнью, что очень льстило, доброжелательно выслушивал рассказ о проделках, в которых Тимка даже деду не отваживался признаваться, легко поддерживал беседу, и никогда не хмыкал снисходительно, ссылаясь на возраст мальца. Чувствовалось, что тайную жизнь мальчишек он понимает и относится к ней очень серьёзно. А вопросы… Вопросы он задавал вроде и простые, а вот ответить на них было не всегда просто.

Видел ли Кузнечик боярина Журавля? Ну конечно, сто раз видел. А вот рассказать, какой он… Журавля Тимка воспринимал как некую данность, что существует сама по себе и ни в каких описаниях не нуждается. Вот как рассказать, какой ветер? Вот так и боярин Журавль, он есть и всё. А бывает он… Ну, как ветер, разный.

Тимка невольно вспомнил свой последний поход к кабинету боярина, что заставило заёрзать по лавке внезапно зазудевшей тощей задницей. Кабинет? Ну, это горница такая, там боярин сидит и кого надо к себе на разговор вызывает. Туда все боятся заходить. Не, Тимка не боялся. Ну, разве иногда, самую капельку. А как не забоишься, когда боярин к себе вызывает, а сам ничего не спрашивает, только прищурится и смотрит?.. Как прицеливается. Приходится самому выкладывать, всё подряд. Как-то раз они с пацанами в ведро с маслом расплавленную бронзу вылили. Надо ж было посмотреть, что выйдет. Вот дед стекло в воду льет, фрита получается, песок такой стеклянный. А если бронзу? Не, кузница не сгорела. Не вся. И не обгорел никто – ковшик-то на длинной ручке насажен был, не маленькие, чай, осторожность соблюдать приучены.

А за кузню, да, нагорело, полные порты, и не только ему. Вообще, если заводилой какой-нибудь проделки становился Кузнечик, то наказывали всегда меньше, а если всю вину выкладывал честно и брал её на себя, то почти всегда наказывали его одного, и то не сильно. Сообразившие это мастеровые мальчишки единодушно приняли его за главного в своих затеях, не оставляя, однако, отдуваться в одиночку в особо тяжёлых случаях.

Пацан? Это такой правильный отрок, который свой в доску, и на него можно положиться, не предаст. А может, и не только отрок, вона, Журавль говорил, что нурманы – правильные пацаны, а они уже старые все. Ты, дядька Аристарх? Ну, наверное… Верить можно, по-пустому не сдашь. Кузька? Важный он какой-то, Кузьмой Лавровичем величается и не покраснеет даже. Хотя он ничего, не задаётся. А вот Федька рыжий и близняшки, вот они – точно пацаны.