того чтобы остаться. Благо Элкинс всегда был легким на подъем, потому спустя каких-то полчаса в полной готовности мы уже ехали подальше от ворот базы. Подальше от того, кому почти исповедалась, открыв настежь загнивающие створки души. Меня радует и разочаровывает одновременно тот факт, что я не видела вишневых глаз. Намеренно забирая тепло тела, комкая кардиган, дыша запахом и отогреваясь, но отказываясь изменить позу, отказываясь двигаться вообще.

И, черт бы его побрал, он нужен мне. Он так сильно мне нужен, что хочется плакать от беспомощности, потому что нельзя. Слишком рано или поздно. Просто слишком. Я люблю беспричинно, толком его вообще не зная. Восхищаюсь живой человечностью, всем им восхищаюсь, но совершенно не подхожу ему. Это ведь не Джеймс с его атрофированными чувствами. Не Фил, который сломлен не меньше, чем я, а может его ситуация еще и хуже. И не будь его предпочтения столь очевидны, а наша связь дребезжащей и странной, быть может, именно нам и стоило бы идти по жизни вместе. Не пытаться друг друга исцелять. Не стараться изменить. Не вскрывая гниющие нарывы прошлого, просто жить синтетическим счастьем.

Но Франц… Франц всем своим молчаливым видом дарит призрачную надежду на то, что могло бы быть иначе. Как-то. Просто по-другому. Тепло, очень тепло и уютно. С ним. Он весь синоним тепла и уюта, угрожающий внешне, но такой комфортный и понимающий, что тошно от самой себя, но бежать от него с каждым разом все сложнее. От себя проще. И мне жаль, что я не встретила его раньше. Жаль, что столько лет потеряно совершенно впустую. Что жизнь моя гребанная, кажется, абсолютно потеряна.

Глава 5

Путь до центра пролетает на удивление быстро, под идущий фоном диалог Мадлен и Элкинса, под тихо бормочущий приемник, под накрапывающий легкий дождь. Внутри же настоящая буря из противоречий. Рассказав, пусть и вкратце, большую часть важных событий моей жизни, приоткрыв свои страхи, признавшись в слабостях, я не просто дала ему карты в руки и, прошу заметить, козырей там немало. Но еще и ткнула себя же своей неидеальностью четко в лицо. Грязно, грубо, намеренно причинила боль воспаленному нутру, и зудит теперь все от нужды поскорее отойти в мир забытья. Просто сделать вид, что разговора не было хотя бы на несколько часов, дать себе же остыть, вдруг после того, как наркотик отпустит, станет уже все равно, станет легче, откаты пойдут менее жесткие или их не будет вовсе.

И ожидание, предвкушение, словно чесотка в венах, я нетерпеливо ерзаю, перебираю пальцами подол платья, постукиваю ногой, уперев острую шпильку с силой в коврик. Мне просто нужен мой миг синтетического счастья, под громкий бит, окружив себя множеством ровно таких же, как я, потерянных людей. Без шанса упасть в звенящую одиночеством тишину. Я хочу оглохнуть прилюдно. Танцевать, пока ноги способны держать вес тела под собой. Пока глаза открыты хотя бы минимально.

Хочу забыть каждого оказавшего на меня влияние мужика в своей жизни. Каждого. Начиная от отца и заканчивая уютным жаром Франца. Всех. Хочу. Забыть. Этой ночью, и если повезет еще и последующим утром.

И не успевает машина затормозить — выскакиваю на улицу и аккуратно бегу к входу в клуб, прикрыв себе голову сумочкой и придерживая полы пальто. Помещение встречает дымной завесой, тусклым светом на подходе и яркими вспышками мерцающих ламп в зоне основного действа. Мы были здесь однажды с Мэдс, когда прилетали в центр выполнять очередное по счету поручение Джеймса. Цены кусачие, народ якобы элитный, но все относительно упорядоченно, начиная от приличного качества наркотиков и заканчивая хорошим алкоголем, обслуживающим персоналом и охраной.

Нам удается выбить себе уютный VIP. Помимо VIРа взять бутылку хорошего мартини для Мадлен и кальян для Элкинса. Меня же интересует иное, и поняв по моему резанувшему уверенностью взгляду, никто не собирается ни отговаривать, ни сдерживать. И в минимально короткие сроки у меня в руке — несколько грамм порошка, пара таблеток и пузырек с жидким наркотиком.

Вдыхаю разделенную надвое дорожку, капнув пару капель на язык, проглотив следом таблетку и откинувшись на удобном диване, просто жду, когда сотрется любое из мешающих ощущений. Но синтетическое счастье на то и искусственное, что приходит тогда, когда пожелает, не подчиняясь законам реальности.

И чтобы ускорить бег крови в венах, а, следовательно, и желаемых приход — рвусь на танцпол, дернув за руку не ожидавшую такой прыти Мадлен. Тот встречает нас полюбовно громкой музыкой, битом, вибрирующим в грудной клетке и отдающийся грудой камней в желудке. Меня сдавливает со всех сторон и взглядами, и запахами, и звуками. Потолок кажется ниже, пол ближе, а стены шершавыми и чужими.

Но в голове настолько кристально, абсолютно насквозь пусто, что хочется, прикрыв глаза улыбаться и отдаваться накрывшей атмосфере. Я ничто. Вокруг ничто. Во мне ничто. Ничто и во всех кто рядом. И мне совершенно все равно. Но честнее будет сказать — похуй.

Я танцую, словно от этого зависит моя жизнь, чувствуя влажные тела в критической близости, много тепла, настоящего и обжигающего. Оно низкосортное, краткосрочное, и кажется просто дешевым заменителем необходимого. Но что, или кто, или от кого… и чего, это самое тепло мне бы хотелось получить, я не помню.

Снова вдыхая. Снова закидывая таблетку под язык для большего эффекта, снова капая на кончик пару янтарных капель. Мне мало. Мало ощущения принадлежности к этой вселенной. Мало чувств. Мало ощущений. Мало всплывающих мутных мыслей. Мало себя. Внутри слишком пусто и тускло, несмотря на яркие вспышки мерцающих фейерверков под зашторенными веками, что радужными бликами слепят. Мало писка в закладывающихся ушах. Мало дрожи в кончиках пальцев.

Мне сегодня просто мало и одновременно чудовищно много всего.

Я существую и словно как раз перестаю существовать. Не воспринимается больше банальная речь, рассыпавшись на бисер-буквы ускользают просьбы, растворяются в шуме вопросы. Слова не складываются в голове, мозг работает на износ, пытаясь что-то оценивать, но просто сдается и последнее, что я ощущаю — облегчение, когда в теле срабатывает кнопка «стоп» и он сам себя перезапускает. Только надо ли?..

Утро встречает ярким светом, льющимся из окон, дрожью в отказывающихся разжиматься руках, резью в еле приоткрытых и напрочь пересохших глазах, с ровно такой же, будто натертой изнутри наждачной пересохшей глоткой. Стакан с водой перекочевывает в мою руку с тумбочки, и когда я залпом тот выпиваю, наконец чувствую, как капля за каплей в меня несмело возвращается жизнь,