зрелый юноша и так квадратными метрами не обделен. Как сказал классик, квартирный вопрос испортил москвичей. И любгородцев тоже.

— Спасибо, Эдик! — с чувством поблагодарив следака, я повесил трубку и побежал… посеменил обратно к машине.

— Отвезите меня на Бонч-Бруевич, дом пять, — попросил я водителя, — а потом ребят по тем адресам, которые они назовут. Забирать меня не нужно, я вернусь в редакцию на автобусе.

Очень, кстати, неудобно, что я не знаю, как его зовут. Невежливо. Надо будет потом потихоньку выведать, чтобы не быть типичным начальником-козлом. Но это позже, сейчас у меня есть важное дело. Мысль, которая пришла в мою голову спонтанно и которую нужно проверить.

— Леня, дай мне, пожалуйста, фотокарточку женщины, — попросил я.

Мы как раз подъезжали к нужному мне адресу.

Глава 12.

Улица Бонч-Бруевич напомнила мне о детстве. Андроповск, он же в моем времени снова Любгород, сильно изменился с восьмидесятых. Деревянных кварталов стало гораздо меньше, их вытесняли новостройки-высотки и коттеджи «новых русских». В девяностые так стали называть резко разбогатевших коммерсантов, а потом это выражение сошло на нет. Как и те старые домики, на месте которых велось активное строительство.

Я стоял возле нужного дома и вертел головой. В две тысячи двадцать четвертом это была Крещенская, которой вернули прежнее дореволюционное название, и застроена она была таунхаусами. А здесь передо мной открылась настоящая деревня в городе — ровные ряды домиков с палисадниками, пара двухэтажных с резными наличниками и еще один настоящий деревянный «небоскреб», возвышавшийся над всеми остальными своими тремя уровнями.

Меня сжала тоска, замешанная на любопытстве — в восемьдесят шестом мне было меньше двух лет, но я уже коптил этот свет. Получается, где-то на Шушенской, названной в честь одного из мест ссылок Ильича, сейчас бегает маленький Женька Кротов. А за ним присматривает либо мама, либо бабушка. Или, как вариант, старшая сестра Тайка.

Зубы скрипнули от напряжения. Я уже почти не сомневался в том, что все-таки умер там, в две тысячи двадцать четвертом. А значит, сейчас я на самом деле Евгений Семенович Кашеваров. Правда, с памятью Евгения Сергеевича Кротова, который бы очень хотел взглянуть на себя маленького. И на молодых родителей. Что ж, это замечательная возможность, которую мне подарила судьба, и я буду идиотом, если ею не воспользуюсь. Но только потом.

Решительно отворив калитку, я зашел на участок. Дед граблями убирал опавшие листья и сгребал их в пока еще только начатую кучу — Апшилава их отпустил недавно, и они максимум приехали домой минут пять-десять назад. И вот на тебе — уже приступили к работе. Неплохие ведь люди, и зачем только этой дурью решили заняться на старости лет?

— Снова здравствуйте! — поприветствовал я деда. — Ваша супруга дома?

— На кухне хлопочет, — кивнул старик. — Вы проходите, она вас чаем напоит.

И тут же вернулся к своим граблям с листьями. Я поднялся на скрипнувшее крыльцо, открыл дверку, зашел на мост, как в нашем регионе называли сени. Помню, когда я гостил в деревне у бабушки по папиной линии, меня первое время это сбивало с толку. «Ты где сегодня спал?» — спрашивала она у дяди Фимы. «На мосту, — улыбался он. — Там хорошо, прохладно». И я еще думал: неужели он и вправду ходил на мост через Любицу и там спал? Прямо на траве? Или на асфальте? И только потом, смеясь, мне объяснили, что это часть дома, и ни на какой берег Любицы дядя Фима спать не ходил.

— Бог в помощь, — разувшись, я прошел на кухню и увидел там сосредоточенно нарезающую грибы старушку.

— Забыли чего? — не особо вежливо уточнила она.

— Именно, — я улыбнулся во все свои тридцать два зуба. — Вы же мне, помнится, обещали помочь… Телефон Евдокии у меня есть, коллега от вас передала. Я вот только, знаете, задумался…

— О чем же? — пенсионерка внимательно наблюдала за мной, словно пыталась найти подвох, но я твердо придерживался линии, будто тоже верю во все это мракобесие. В прошлый раз мне это помогло, должно помочь и сейчас.

— Как-то не по себе мне, — я изобразил вымученное признание. — Людям же после этих ритуалов плохо становится?

— Плохо, — подтвердила старушка. — Даже заболеть могут. Всерьез и надолго…

Она вдруг осеклась, и на морщинистом лице отразилось сомнение. Не в моих словах, нет. В собственных действиях. Словно до этого она так глубоко не задумывалась о последствиях, а мои слова ее подтолкнули.

— Евдокия говорила… — ее голос дрогнул, но она, поджав губы, справилась с нахлынувшими эмоциями. — Евдокия говорила, что если козу зарезать, то ритуал мощным получится. Сначала-то петуха нам советовала, но он хорош против одного человека…

— А вы не только Наташку хотели извести, но и начальницу сына, — подсказал я. — Соседку по коммуналке и еще кое-кого…

Старушка вдруг дернулась, отвела взгляд, и я понял, что попал в яблочко. Она тяжело вздохнула, из глаз потекли слезы.

— Какая же я дура, — покачала головой пенсионерка, вытирая глаза платочком. — Глупая старая дура. Сколько лет прошло, уж простить можно было.

— Кого? — мягко уточнил я.

— Ираиду, — всхлипнула старушка и мотнула головой в сторону, где теоретически сейчас находился дед. — Гулял он с ней, еще до пенсии, когда работал. Бухгалтершей она была у них на МТС[10].

— Это она? — я вытащил из кармана фотографию неизвестной и протянул бабульке. Она кивнула и вновь заплакала.

Моя гипотеза подтвердилась. То, что ни сама пенсионерка, ни ее муж не говорили ничего про эту незнакомку, и привело меня к мысли о какой-то семейной тайне. А то, что гробик с фоткой этой бухгалтерши, дедовой зазнобы, лежал в отдалении от всех остальных, заставило вспомнить разные истории адюльтеров, с которыми я сталкивался в своей работе. Внебрачные связи мешали полиции искать пропавших, всплывали мошеннические схемы, при переливании крови разбившемуся мотоциклисту вдруг выяснялось, что отец ему не родной, а мать по молодости загуляла с коллегой, принеся в итоге мужу в подоле. Все это и много чего еще пронеслось в моей голове, и я в итоге сложил два и два. А сейчас эта еще больше постаревшая женщина все подтвердила. Даже с дедом теперь говорить не нужно.

— И вы, планируя ритуал, решили заодно и ей отомстить, — скорее утвердил, чем уточнил я. — И не сказали об этом мужу, поэтому гробик с фотокарточкой Ираиды валялся отдельно от всех остальных.

— Твоя правда, милок, — со вздохом ответила старушка.

— Думаю, вам нужно поговорить с мужем, — твердо сказал я. — Разумеется, эта история не будет предана огласке. Это дело ваше, семейное. Но я вас очень прошу: не связывайтесь с шарлатанами. Никогда и ни при каких обстоятельствах.

— Евдокию посадят? — просто спросила она, уже не обращая внимание на то, что я раскрылся и напрямую назвал «народную целительницу» обманщицей.

— Не знаю, — я покачал головой. — Будет решать милиция. Но если что, я не буду никак препятствовать этому. И вам не советую. А лучше вообще напишите с супругом чистосердечное со всеми подробностями. Уже по-настоящему, а не так, как вы это сделали сегодня.

Я уходил от натворивших дел стариков с тяжелым сердцем. Эту историю мы обязательно напечатаем. Просто не будет имен и лиц.

Кто-то, возможно, сказал бы, что это сделка с совестью. Но я так не считаю. Это профессиональный компромисс — люди разберутся между собой сами, подарив нам сенсационную для советской прессы статью, а мы в ответную благодарность сохраним их инкогнито.

Но такие, как «целительница» Евдокия, не должны бередить умы и разрушать семьи. Тут я сделаю все, что в моих силах, как главред советской районной газеты.

* * *

До улицы Шушенской я добрался пешком — она располагалась совсем рядом. Шансы на то, что я увижу себя и родителей в середине рабочего дня, были небольшими, но я все равно решил хотя бы пройти мимо. Тем более что и до редакции потом идти оставалось всего ничего. Заодно аппетит нагуляю перед обедом.

Наш двор был точно таким же, как в моих воспоминаниях, и меня накрыло ностальгией. Два соседних дома еще не были построены, и нашу пятиэтажку окружали частные «деревяшки». На месте была ранетка, где мы с друзьями устраивали штаб, и на ее ветвях еще краснели последние мелкие яблочки. Из огорода, который располагался прямо перед нашими окнами, тянулась вверх елка — лесная красавица, непонятно как заблудившаяся в частном секторе Андроповска-Любгорода. Я улыбнулся: потом, когда частные территории начнут ровнять бульдозерами для очередного большого строительства, покинутый