силами в захваченных ими странах. Далее в тексте указывалось, что «те германские офицеры и солдаты и члены нацистской партии, которые были ответственны за вышеупомянутые зверства, убийства и казни или добровольно принимали в них участие, будут отосланы в страны, в которых были совершены их отвратительные действия, для того чтобы они могли быть судимы и наказаны в соответствии с законами этих освобожденных стран…»[123]

21 ноября 1945 г. вышло секретное постановление ЦК ВКП (б), в котором указывалось на необходимость проведения открытых судебных процессов по делу военных преступников в наиболее пострадавших от войны городах Советского Союза. С 1943 г. по 1947 г. процессы над немецкими преступниками и их пособниками прошли в городах Смоленск, Брянск, Краснодар, Ленинград, Николаев, Минск, Киев, Великие Луки, Харьков, Сталино (Донецк), Бобруйск, Севастополь, Полтава, Новгород, Витебск, Гомель, Чернигов, Кишинев и Рига.

На скамье подсудимых в Смоленске было 10 унтер-офицеров и ефрейторов.

Лекарский помощник 551-го военного лазарета Р. Модиш лично многократно брал для военнослужащих вермахта кровь у советских детей – вплоть до смерти от истощения. В лазарете у смолян извлекали части роговой оболочки глаза. Ее потом пересаживали раненым немецким офицерам. Как рассказал на суде Р. Модиш, одного советского офицера-танкиста отдали на опыты студентам, специально «приехавшим на практику из Германии». После «лечения» практикантами офицер потерял сознание от потери крови и Р. Модиш вколол ему смертельную дозу строфантина. В ходе медицинских экспериментов Р. Модиш заражал кровь раненых красноармейцев: «Ежедневно таким способом убивали по 180–200 человек, а всего за время службы Модиша в лазарете было умерщвлено 3500–4000 советских военнослужащих»[124]. Лично Р. Модиш уничтожил не менее 23 советских солдат и офицеров.

Старший солдат Й. Райшман служил дрессировщиком собак в 350-м пехотном полку. Любимое развлечение – травить жителей Смоленска овчарками. Однажды Й. Райшман загнал псами и изнасиловал 14-летнюю девочку. В октябре 1941 г. по улицам Смоленска двигалась колонна советских военнопленных. Без приказа, для забавы Й. Райшман и его сослуживцы открыли огонь по проходящим красноармейцам. Й. Райшман расстреливал мирных граждан в поселке Монастырщина, в нескольких деревнях под Смоленском, в городе Борисове, где были уничтожены свыше 12 тысяч человек.

Обращаясь к подсудимому, государственный обвинитель старший советник юстиции Л. Н. Смирнов спросил: «Были ли среди расстрелянных мирных жителей Монастырщины дети?» На что Й. Райшман ответил: «Были…»

Системой являлось уничтожение деревень с их жителями: «Партизаны, – показал подсудимый Киршфельд, – были неуловимы, и немецкое командование решило подавить партизанское движение массовым расстрелом ни в чем не повинного мирного населения»[125]. Подсудимый Р. Киршфельд лично командовал карательным отрядом, расстреливал жителей сел и деревень, жег их дома.

19 декабря 1945 г. был оглашен приговор. В соответствии с ним Р. Киршфельт, Р. Модиш, В. Вайс, К. Гаудиян, Ф. Генчке, Э. Мюллер, В. Краузе приговаривались к смертной казни через повешение. Й. Райшман – к 20 годам каторжных работ; Э. Эвертс – к 15 годам каторжных работ; Г. Винклер – к 12 годам каторжных работ. Приговор обжалованию не подлежал. А уже на следующий день, 20 декабря 1945 г., жители многострадального Смоленска увидели казнь семерых извергов на Заднепровской площади.

Более чем за два страшных года оккупации, проводя политику геноцида по отношению к мирному населению Смоленщины и военнопленным, нацистами совершены десятки тысяч преступлений против человечности, их жертвой стал каждый третий житель области.

В Воронежской области, как и на других оккупированных территориях, фашисты, их союзники и сообщники с первых дней приступили к установлению «нового порядка».

В сообщении 4-го управления НКВД СССР наркому внутренних дел СССР Л. П. Берии 14 августа 1942 г. отмечалось, что «захватив город Воронеж 2 августа 1942 г. фашистские оккупанты издали приказ о выселении из города гражданского населения. Им приказано было уйти в западном направлении за р. Дон. В приказе оккупационных властей было сказано, что «лица, уклонившиеся от выполнения приказа, будут рассматриваться, как пособники советских войск и расстреливаться»[126].

Всех медливших с выполнением приказа фашисты насильно выгоняли из города, а те, кто вернулся, были повешены. Небольшой части жителей, которым захватчики разрешили остаться в городе, военная комендатура выдала специальные пропуска. В домах, оставленных жителями города, были размещены немецкие захватчики. В спецсообщении отмечается, что среди оккупировавших Воронеж войск имеются и солдаты-поляки.

Жители сел оккупированных фашистами районов области на правом берегу Дона были выселены захватчиками на 25 км вглубь занятой территории. В селах были вывешены приказы о том, что «граждане, которые появятся на берегу Дона, а также лица, пытающиеся переплыть Дон, будут наказываться смертной казнью»[127].

В деревнях проводилась регистрация граждан, которые недавно прибыли к новому месту жительства. Неявившихся на регистрацию гитлеровцы казнили.

Молодежь ряда сел была угнана немцами в свой тыл. Так, в хуторе Тытчиха Давыдовского района фашисты угнали в тыл 120 человек молодежи мужского и женского пола[128].

С первых дней из оккупированных районов стали поступать сведения о зверствах фашистов, насилии и грабежах местного населения. Они изымали скот, требовали продукты, а непокорных крестьян истязали и расстреливали.

В немецких блиндажах, окопах и ДЗОТах, распложенных вблизи деревень и отбитых частями Красной Армии, повсеместно находили награбленное имущество. В приготовленных для отправки в Германию посылках и отбитых обозах были женские юбки, платки, валенки, чулки, овечьи шкуры и даже детские игрушки.

Все мужское население от 15 до 50 лет было мобилизовано на строительство укреплений, а остальные – на уборку сельскохозяйственной продукции для ее дальнейшей отправки в Германию. Трудоспособное население было разбито на сотни, за которыми закреплялся определенный участок работ.

Немецкими оккупантами был отдан приказ о проведении в селах осеннего сева, в соответствии с которым каждый трудоспособный должен был до 15 октября вспахать не менее одного гектара, а работающий на коровах – 22 гектара.

Все села оккупированных территорий были обложены налогом. Крестьянин, который имел корову, обязан был ежедневно сдавать 3 литра молока и 3 яйца.

Все крестьяне или городские жители, которые независимо от причин не могли выйти на принудительные работы, подвергались штрафам. Для уплаты штрафа провинившимся бургомистры или старосты вручали персональные повестки.

Была проведена перерегистрация всех жителей деревень на оккупированных территориях. Приезжие перерегистрировались отдельно от местных жителей. Военные комендатуры, проводившие перерегистрацию населения, требовали от старост расписку о благонадежности оставшихся в деревне жителей или приезжих. Уклонившихся от регистрации фашисты направляли в концлагерь, а за укрытие нерегистрирующихся – расстреливали. За укрытие партизан – расстреливалась вся семья. Советские паспорта жители обязаны были сдать в военную комендатуру.

Хождение из села в село разрешалось только по пропускам, выдаваемым военной комендатурой. Такие пропуска выдавались в первую очередь тем крестьянам, которые выполняли норму сдачи молока, яиц и других продуктов.

По приказу немецкого и итальянского командования частей, дислоцированных в Богучаровском