– И где же сей отчет?

– У меня, с собой.

– Так давай его сюда. Что ты, в самом деле, кота за яйца тянешь?

Иващенко выудил из папки утренний кудрявцевский отчет и переадресовал Томашевскому.

– А почему от руки? Ни хрена же не разобрать? – проворчал тот и с интересом углубился в содержимое документа.

Некоторое время спустя он оторвал глаза от бумаги и небрежно бросил:

– Я тебя более не задерживаю. Отправляйся к железнодорожным милиционерам, и чтоб не позднее завтрашнего утра материал был у Синюгина.

– А? Э-ээээ?..

– А отчет Кудрявцева покамест побудет у меня…

* * *

Так совпало, что к служебному входу в Русский музей Володя с букетом, а Людмила с пакетами подошли одновременно, хотя и с разных сторон.

– Володя? Здравствуйте. Вот уж кого не…

– День добрый, Людмила.

– Вы как тут очутились?

– Да вот неожиданно образовался отгул. И я решил, не откладывая в долгий ящик, приступить к обязанностям подшефного.

– Ах, вот оно что! И правильно сделали… Ой, какие цветы красивые! Это, наверное, Леночке?

– Вам обеим.

– Понятно. Что-то вроде аванса?

– Вовсе нет. Просто цветы.

– Хорошо, пусть будет просто. Идемте…

К немалому разочарованию Кудрявцева, в подсобке, куда его завела Самарина, Елены не оказалось.

Тем временем Людмила, азартно предвкушая умопомрачительную интригу, забрала с подоконника пустую трехлитровую банку, сходила с ней в туалет, набрала воды и, вернувшись обратно, не без умысла водрузила букет на рабочий стол подруги.

– Так, Володя: я пойду поищу Ленку, а вы пока здесь посидите. Вон альбомы наши полистайте, там есть довольно редкие издания. Если захочется курить – пепельница в шкафчике.

Самарина прошла к двери, распахнула ее и…

…едва не лоб в лоб столкнулась с Еленой, на которой по-прежнему был надет ужасный, стираный-перестираный, штопаный-перештопаный унифИрменный халат.

Углядев через плечо подруги сидящего в каморке Кудрявцева, та ойкнула и отшатнулась. Окончательно прибрав инициативу к своим рукам, Людмила решительно выскочила в коридор, плотно прикрыла за собой дверь и возбужденно зашептала:

– Слава богу! А я уж было отправилась тебя разыскивать… Хм… Ленка, а чем это от тебя так… пахнет?

– Не пахнет, а воняет! Дерьмом! Которое я убирала в твоем запаснике.

– Никак опять фановую прорвало? Да я этих сантехников лично, своими руками придушу! Ладно, времени на разговоры нет! Дуй в душ, а я его пока соответствующим образом обработаю.

– Чего ты сделаешь?

– Володю подготовлю. К твоей персональной экскурсии.

– А почему к моей? – слабо запротестовала Елена. – Это была твоя идея, вот сама и проводи. А у меня работы непочатый край. В том числе – по твоей милости.

– Дурища ты, Ленка! Неужели ты до сих пор не поняла, что он не за картинами, а к тебе пришел? Вон какой букет приволок. Заметь, не мне – тебе на стол поставил. Короче, давай бегом!

Деморализованная стремительным натиском подруги, Елена покорно поплелась по коридору.

– Что, так и пойдешь?

– А как надо?

– Погоди…

Самарина занырнула в подсобку и через пару секунд возвратилась с сумочкой Лены и с одним из раздобытых в ДЛТ свертков.

– Держи, моську подкрась. А вот это наденешь.

– Что это?

– Вот словно чувствовала, помимо чулок кофточку новую прикупила. Давай-давай, мойся-переодевайся. А мы тебя здесь ждем… Фффу, Ленка, ну как же от тебя воняет!

– Да, но…

– И никаких «но»!

* * *

Внимательнейшим образом ознакомившись с отчетом Кудрявцева, Петр Семенович незамедлительно затребовал на ковер Синюгина.

То был большой, грузный человек с гладко обритым, лоснящимся черепом. Холеное лицо его, с отвислыми щеками и тяжелыми мешками под глазами, несло на себе отпечаток сытости и самодовольства. Словом, Синюгин являл собой типичного представителя «кабинетного оперативного работника», звезд с неба не хватающего, зато старательно подбирающего чужие упавшие. А уж сколько таковых в управлении «упало» в период чисток 1937–1939 гг., лучше не вспоминать. Как пелось в покамест малоизвестной широким кругам песне, «навеки умолкли веселые хлопцы – в живых я остался один»[17]…

– …Завтра Иващенко передаст твоим, Ван Ваныч, орлам на доследствие материалы по Сортировочной. Ты в курсе за эту историю?

– В общих чертах.

– Валентин Сергеевич склонен думать, что там имели место быть техническая неисправность и ошибка работника депо. Но лично МНЕ кажется, не все так просто. Знаешь, как это бывает? Всё вышло случайно, хотя на самом деле так и планировалось?

– Виноват. Яне вполне… э-э-э-э… – Синюгин скорчил гримасу, должную, по его мнению, отображать мучительную работу мысли.

Томашевский гримасу считал и внутренне ругнулся. Болезненно припомнив, что с сидящим напротив выдвиженцем тонкие намеки не срабатывают. Тут надобно разжевывать предельно конкретно.

– Есть информация, что к этому ЧП, более смахивающему на диверсию, может быть причастен инженер-путеец Алексеев. Вот этот самый. Читай где подчеркнуто.

Старательно шевеля губами, Синюгин прошелся по выделенному тексту.

Не постигнув сути, он невольно перекинул взгляд в начало документа, намереваясь добрать информацию из «шапочного» зачина, но Томашевский эту уловку решительно пресек:

– Отставить! Прочее тебе пока знать необязательно.

– Виноват.

– Короче, в ближайшее время нужно брать этого инженера. Равно как сцепщика Истомина и дежурившего в тот день механика мастерских Штильмана. И уже здесь, у нас, поработать с этими железнодорожниками плотнее. Как говорится, гуртом и батьку мутузить сподручнее.

Последняя фраза была произнесена хоть и цинично, но зато вполне откровенно.

– А-а-а?.. Э-э-э… Сцепщик, механик – оно понятно. Но вот… – Откровенности начальства Синюгин не оценил. Точнее – не распознал. – А что там за… информация? Я к тому, что Алексеев вроде как не имеет прямого отношения к Сортировке?

– Алексеев числится по железнодорожному ведомству с 1918 года, – едва сдерживаясь, на пальцах начал раскладывать Томашевский. – Следовательно, за эти годы был знаком с огромным количеством обслуживающего технического персонала – как нынешнего, так и бывшего. Равно как досконально знает местные тонкости и нюансы. Включая посты охраны и пути подхода-отхода к станциям. Смекаешь, куда клоню?