— Ты рискуешь, ворюга, — шепотом сказал Карен.

Всадники откровенно разглядывали Игара — кто любопытно, кто равнодушно, кто с презрением, а кто и со злорадством. Что они знают про этого замордованного парня, скрючившегося в седле, как столетняя старуха? Что он выдал под пыткой Ятеря и Тучку?

…Он не выдавал. Если в беспамятстве — то не считается…

Карен махнул рукой, отправляя отряд по собственным следам. Солнце покинуло зенит; опустив веки, Игар ловил щекой его теплые и красные лучи.

…Как жила Илаза все эти дни? Неужели по-прежнему в липкой паутине?.. А как она жила все эти годы… Мать тиранила прежде всего тех, кого любила — Аду вот затиранила до смерти… Теперь он понимает Илазу, как никогда. И любит ее, как никогда… И спасет. И, может быть, спасенная Илаза уговорит мать… Сомнительно, но все же. Вернувшись в Замок с Илазой, Игар отсрочит встречу с Перчаткой Правды. Не совсем же княгиня рехнулась, не может она не понимать, что узы, которыми связывает Алтарь…

Воодушевленный, он оторвал глаза от стоптанной травы и посмотрел вперед. Прямо над рыжей головой Карена, прямо над гордо вскинутой, уверенной в себе головой — висела, покачиваясь, длинная серая нить.

От Игарова крика дернулись, испуганно захрипели кони и забранились всадники. Непосвященному взгляду сложно было разглядеть полупрозрачную нитку, теряющуюся в путанице ветвей; хмурый Карен долго и презрительно разглядывал возбужденного Игара, потом протянул руку в перчатке и, гадливо морщась, сильно дернул.

Нить, против ожидания, не поддалась; Карен зло ругнулся и рванул еще. Треснула ветка, посыпались листья и мусор — с третьего Каренового усилия на голову ему свалился маленький, в осыпающихся перьях, в сетке паутины птичий трупик.

Карен долго отряхивался, брезгливо мотал головой, вытирал ладони о кожаные штаны; его люди, спешившись, долго и удивленно разглядывали неожиданную добычу. От птицы — при жизни это был, похоже, кривоклюв, а кривоклювы редко бывают размером меньше индюшки — остался обтянутый кожей скелет, и то какой-то плоский, как сухая роза между страницами книги. Мутные глаза — а голова кривоклюва прекрасно при этом сохранилась — смотрели сквозь хмурого, склонившегося над находкой Карена.

Игар почувствовал, что его разбирает смех. Проклятая натура — его смешит несмешное, и как объяснить этим злым вооруженным парням, что он не издевается, что он просто ничего не может поделать?!

— Птички, — он давился смехом. — Птички-то не поют… Как им петь… Когда их высосали… насухо… досуха… Ох-ха-ха…

Потом он замолчал, будто поперхнувшись. Ему привиделась Илаза плоская и обескровленная, с мутными выпученными глазами, в сетке паутины…

Солнце склонялось к западу. Ехали молча; мрачный Карен возглавлял теперь кавалькаду, благо дорогу проламывать не нужно было — возвращались по собственной проторенной тропе. Игар смотрел на овраг; не раз и не два ему померещилась белая тень среди темных зарослей, а потом одновременно вскрикнули несколько голосов, вытянулись, указывая, несколько пальцев, и Игар тоже увидел. Длинный светлый лоскуток, нанизанный на острый древесный сук, и прямо на краю оврага. Будто Илаза бежала здесь, разрывая нижнюю юбку… или специально оставила знак. Указала, где ее искать.

Сердце Игара переместилось к горлу. Бедная девочка. Нашел-таки. И солнце уже низко…

— Здесь, — сказал он шепотом. — Да, здесь. В овраге. Здесь.

Карен командовал — резко, четко, вполголоса; Игар от души порадовался, что именно Карен отправился во главе отряда. Такому предводителю можно доверять. Четверо спустятся в овраг — двое до самого низа, двое подождут их на полпути; тем временем еще пятеро обшарят округу на предмет выявления чудовища, и по возможности пристрелят его. Прочие будут дожидаться специальной команды, их много, уверенных и опытных бойцов, и сыщиков, и сторожей… Солнце еще не село, еще по крайней мере час, если надо будет, эти люди обшарят всю округу, каждую нору, каждое дупло…

В Игарову спину уперлось острое и твердое:

— Ну, ты, — голос щуплого конвоира. — Не вздумай под шумок-то… Не знаю, кто там кровь сосет, а ты стрелу сразу заработаешь, понял?

Игар кивнул, бессмысленно улыбаясь.

Четверо бесшумно нырнули в овраг. Пятеро растворились между стволами; их лошади, привязанные, уныло переступали ногами. Игар сидел, обхватив плечи руками, пытаясь унять дрожь. Как холодно. Как холодно и как долго.

Карен стоял, картинно опершись ногой о камень; под веснушками на его лице ходили желваки. По его мнению, отправленные в овраг люди слишком долго копались.

Лошади забеспокоились. Забились, будто пытаясь оборвать поводья; из-под копыт полетели комья земли и прелые листья. Парень, оставленный за конюха, напрасно пытался остановить и унять — Карен раздраженно оглянулся.

Игару становилось все хуже и хуже. Солнце неотвратимо ползло к горизонту.

Карен снял с пояса миниатюрный рожок, похожий скорее на детскую свистульку; лес, казалось, вздрогнул от резкого призывного звука, а лошади и вовсе сошли с ума. Игар заткнул уши: если и была какая-то надежда на то, что ночная тварь спит — что ж, Каренов призыв и дикое ржание наверняка разбудили ее.

— Пр-роклятье… — пробормотал сквозь зубы щуплый надсмотрщик. — Где они там…

Ответного сигнала не было. Ни из оврага, ни из леса — только тяжелое дыхание кое-как успокоившихся лошадей да унылый скрип далекой, отжившей свое сосны.

Раздувая щеки, Карен протрубил снова. Молчание. Собравшиеся тесной кучкой люди раздраженно и растерянно переглядывались.

— Сколько можно ждать, — буркнул кто-то. Карен мотнул рыжей головой — недовольный поспешно спрятался за спины товарищей, но предводитель выловил его, ткнув пальцем в грудь:

— Ты… А с ним ты и ты. Живо. Чего увидите — сразу сигнал… И подгоните там этих… — он выругался грязно и изобретательно.

Еще трое спустились в овраг — не особенно торопясь, тщательно выбирая место, куда ставить ногу. В помощь конюху назначены были еще двое, кучка людей вокруг Карена поредела. Надзиратель стоял у Игара за спиной, поигрывая ножнами.

Солнце простреливало лес насквозь. Высокие стволы казались красными, зато земли не достигало ни лучика, и из оврага пер, наползал, разливался вечер.

Игар стиснул зубы. Не хватало еще прикусить язык.

Карен ругался теперь не переставая; оставшиеся с ним люди хмуро переглядывались, а лошадьми овладела новая волна паники — две или три из них, Игар не успел заметить, оборвали-таки поводья и убежали в лес. Надсмотрщик пожевал губами, плюнул, но не получил удовлетворения; тогда, желая выместить на ком-то обуревавшие его чувства, с размаху хлестанул Игара по щеке. Тот почти не заметил — его трясло, как в жестокой лихорадке.

Оставшиеся вокруг Карена люди в голос пререкались; один, чернявый и маленький, брызгал слюной, призывая бросить все и возвращаться. Немолодой уже наемник скалил зубы, обзывая Кареновых воинов бабами, дураками и неумехами. Сам Карен полностью утратил свое надменное величие, покраснел как рак и схватил за грудки молодого одноглазого парня, который неудачно сострил; Игар подумал, что глупее ситуации, чем та, в которую угодил Карен, и придумать трудно — командир рассылает людей с заданиями, а они проваливаются, как в вату, выказывая тем самым как бы неповиновение…