— Приём, который вам был только что оказан… мне стыдно думать о нём.

— Пожалуйста, не думайте об этом больше, сэр, — ответил Аксель. — Вы проявили к нам больше внимания, чем мы того заслуживаем. Мы только что видели, как отважные храбрецы отправились на опасную вылазку. Поэтому нам понятно, в каком ужасе пребывают жители деревни, и мы не удивляемся, что некоторые ведут себя глупо.

— Если вы, чужестранцы, так хорошо помните наши собственные беды, как может быть, чтобы эти глупцы успели их позабыть? Им объяснили так, что и ребёнок бы понял: любой ценой удерживать свои позиции на изгороди, от этого зависит безопасность всех жителей, не говоря уже о необходимости помочь нашим героям, если те окажутся у ворот с чудовищами, преследующими их по пятам. И что же делают эти глупцы? Стоит пройти мимо двум чужестранцам, как они начисто забывают приказ и то, зачем он был отдан, и кидаются на вас, как взбесившиеся волки. Я бы сам себе не поверил, да только эта странная забывчивость стала часто здесь случаться.

— В наших краях то же самое, сэр. Мы с женой много раз видели подобную забывчивость среди собственных соседей.

— Интересная новость, сэр. А я-то боялся, что эта напасть поразила только наши земли. И не потому ли, что я стар или что я бритт, живущий среди саксов, меня часто оставляют в покое, позволяя держаться за какое-то воспоминание, а все окружающие дают ему исчезнуть?

— Мы заметили то же самое, сэр. Мы и сами немало страдаем от хмари — так мы с женой стали её называть, — но всё же не так сильно, как те, что помоложе. Нет ли у вас объяснения этому, сэр?

— Я слышал много домыслов об этом, друг мой, в основном — саксонские суеверия. Но прошлой зимой к нам забрёл один странник и кое-что рассказал, и чем больше я думаю о его словах, тем больше доверия они у меня вызывают. Так, а это что такое? — Айвор, который так и стоял у двери с посохом в руке, развернулся с удивительной резвостью для такого кряжистого человека. — Простите своего хозяина, друзья мои. Возможно, это вернулись наши храбрецы. Будет лучше, если вы останетесь здесь и не станете никому показываться.

После его ухода Аксель с Беатрисой какое-то время сидели в креслах молча, закрыв глаза, исполненные благодарности за возможность отдохнуть. Потом Беатриса тихо спросила:

— Аксель, как ты думаешь, что Айвор собирался сказать?

— О чём, принцесса?

— Он говорил о хмари и о том, в чём её причина.

— Просто хотел поделиться случайным слухом. Но мы обязательно попросим его договорить. Этот человек достоин восхищения. Он всегда жил среди саксов?

— Мне говорили, что всегда, с тех пор как когда-то давно женился на саксонке. Никогда не слышала, что с ней сталось. Аксель, разве не прекрасно узнать причину хмари?

— Конечно, прекрасно, но не знаю, какая будет от того польза.

— Аксель, как ты можешь так говорить? Как ты можешь говорить такие бессердечные вещи?

— Да что такое, принцесса? В чём дело? — Аксель выпрямился в кресле и посмотрел на жену. — Я только хотел сказать, что от того, что мы узнаем её причину, она никуда не денется, ни здесь, ни в наших краях.

— Если есть хоть малая надежда понять, что эта хмарь собой представляет, это может нам очень помочь. Как ты можешь говорить об этом с таким безразличием?

— Прости, принцесса, я не хотел. Мои мысли были заняты другими вещами.

— Как ты можешь думать о других вещах, когда ещё и дня не прошло с тех пор, как мы услышали рассказ лодочника?

— Под другими вещами, принцесса, я имел в виду, вернулись ли те смельчаки обратно и невредим ли ребёнок. Или — нападут ли сегодня на эту деревню, где дозорные перепуганы, а ворота держатся на честном слове, чудовищные демоны, жаждущие мести за неожиданно оказанное им внимание. Мне хватает, о чём размышлять, кроме хмари и суеверных россказней лодочников.

— Незачем грубить, Аксель. Я вовсе не хочу ссориться.

— Прости, принцесса. Наверное, это здешний дух так на меня повлиял.

Но Беатриса была готова расплакаться.

— Незачем грубить, — бормотала она, словно самой себе.

Аксель встал, подошёл к креслу-качалке и, слегка нагнувшись, прижал жену к груди.

— Прости, принцесса. Мы обязательно поговорим с Айвором про хмарь до того, как уйдём отсюда.

Через минуту, в течение которой они продолжали обнимать друг друга, он произнёс:

— Сказать по правде, принцесса, мне сейчас не даёт покоя одна вещь.

— И что же это, Аксель?

— Мне хочется знать, что сказала знахарка про твою боль.

— Она сказала, что это всего лишь то, что обычно приходит с годами.

— И я так говорил, принцесса. Разве я не уверял тебя, что беспокоиться не о чем?

— Это не я беспокоилась, муж мой. Это ты настаивал, чтобы мы сегодня зашли к знахарке.

— Так мы и сделали, и теперь нам уж точно не нужно волноваться о твоей боли.

Беатриса мягко высвободилась из объятий мужа, и её кресло плавно качнулось назад.

— Аксель, знахарка упомянула одного старого монаха, мудрее её самой. Этого монаха зовут Джонас, и он помог многим в этой деревне. Его монастырь в дне пути отсюда, на восток по горной дороге.

— На восток по горной дороге, — Аксель добрёл до двери, которую Айвор оставил приоткрытой, и выглянул в темноту. — Сдаётся мне, принцесса, завтра мы можем с таким же успехом пойти по верхней дороге, как и по той, что идёт через лес.

— Это трудная дорога, Аксель. Придётся много карабкаться в гору. Это удлинит наш путь по меньшей мере на целый день, а сын ждёт нас с таким нетерпением.

— Что правда, то правда. Но раз уж мы зашли так далеко, будет жаль не повидать мудрого монаха.

— Знахарка сказала о нём только потому, что подумала, будто мы направляемся в ту сторону. Я сказала ей, что до деревни сына легче дойти нижней дорогой, и она сама согласилась, что вряд ли стоит терять время, раз меня не беспокоит ничего, кроме болей, обычных для моего возраста.

Аксель продолжал смотреть в темноту сквозь дверной проём.

— Пусть даже так, принцесса, у нас ещё есть время всё обдумать. Вот Айвор возвращается, и довольным его не назовёшь.

Айвор, тяжело дыша, широким шагом вошёл в дом и уселся в широкое кресло, щедро устеленное шкурами, со стуком уронив посох себе под ноги.

— Один молодой придурок поклялся, что видел, как на ограду влезло чудовище и теперь на нас оттуда глазеет. Беспокойство великое, что говорить, и мне остаётся только собрать отряд, чтобы отправиться туда и посмотреть, правда ли это. Разумеется, ничего там нет, кроме ночного неба, куда придурок и тычет, продолжая твердить, что на нас смотрит чудовище, и все остальные с мотыгами да копьями трясутся у меня за спиной, как дети малые. Потом придурок признаётся, что уснул на посту и чудовище ему приснилось, и что же, дозорные спешат обратно на позиции? Нет, дозорные в таком ужасе, что мне приходится пригрозить им, что я буду их колошматить, пока собственные родичи не примут их за бараньи туши. — Айвор огляделся, всё ещё тяжело дыша. — Друзья, простите нерадивого хозяина. Я буду спать во внутренней комнате, если мне вообще сегодня доведётся вздремнуть, так что располагайтесь здесь, как вам удобно, хотя особой роскоши предложить не могу.