class="p1">Он говорил просто и весело, и песня его голоса казалась прохладной водой, которой жаждала земля.

Вновь и вновь простирал он руки к небесам, и пальцы его казались ветвями смоковницы; и говорил он голосом великим:

«Пророки древности говорили с вами, и слух ваш наполнился словами их. Я же скажу вам только то, что опорожнит уши ваши, подготовив ваш слух для великого».

Слова эти Иисусовы: «Я же скажу вам только…» — не мог произнести ни один человек нашего народа, нашей земли. Вновь и вновь ссылался он на пророков и добавлял: «Я же скажу вам только…»

Что за звезды пронзили темноту души!

Иисус говорил, а эхо его слов разносилось повсюду. Я не забуду ни его слов, ни их эха.

Я не знаю, как закончить сию историю. Нет слов у меня, и за это прошу я прощения. Окончить ее не позволяют мои губы. Так затихает песня любви на ветру.

Свидетельские показания Наамана из Гадара, друга Стефана

О КАЗНИ СТЕФАНА

Его ученики были разогнаны. Иисус даровал им в наследство страдания, которые претерпел он сам во время казни своей. За ними охотились, как будто были они оленями, лисами в полях, и колчаны охотников были полны стрелами гнева.

Но когда удавалось поймать их и предать смерти, они радовались, и лица их сияли подобно лицам женихов на свадебном пиру. Ибо он даровал им в наследство радость.

У меня был друг из северных земель по имени Стефан; и поскольку считал он Иисуса Сыном Божьим, был Стефан схвачен на площади базарной и побит камнями. И когда Стефан пал на землю, раскинул он руки, словно бы желая дотянуться до Учителя своего. Руки его казались распростертыми крыльями птицы. И когда последний слабый луч света потух в его глазах, собственным глазам моим открылась улыбка на устах его. Улыбка эта казалась дуновением, что проносится в конце зимы и возвещает приход весны. Как описать ее?!

Я помню то, что сказал Стефан: «Я должен уйти в другие земли, и уже иные люди схватят меня на иной площади базарной, собираясь побить камнями, ибо и им я стану рассказывать о нем».

А еще я запомнил того, что стоял подле казненного, что наблюдал с видимым наслаждением за тем, как били Стефана камнями.

Имя его — Савл из Тарса, он был тем, что натравил на Стефана первосвященников, римлян и толпу, всегда готовую схватиться за камни.

Савл был лыс и ростом невысок. Его плечи были искривлены, а черты лица были отталкивающе некрасивы; не нравился он мне.

Смешно лишь то, что ныне он проповедует Христа в домах верховной знати. Оставаясь по-прежнему слишком жестоким, чтобы полюбили его, чтобы поверили ему…

Мне никак не смолчать о человеке из Тарса. Я должен рассказать, что после казни Стефана он укрощен был и побежден на пути в Дамаск. Вернее, укрощен его разум, а сердцем не стать ему средь верных учеников на равных.

Хотя, возможно, ошибаюсь я. Я часто ошибаюсь.

Свидетельские показания Фомы

О ПРЕДТЕЧАХ ЕГО СОМНЕНИЙ

Мой дедушка, что был законником, однажды сказал: «Да не оставит нас истина».

Когда Иисус призвал меня, я обратил внимание на него, ибо его команды были куда могущественнее, чем моя собственная воля.

Когда он говорил, других качало, словно ветви на ветру, я вслушивался неподвижен. Я любил его.

Три года провел он с нами, рассеянные по миру товарищи пели имя его, очевидцы его бытия разбредались меж стран.

С того времени зовусь я Фома Сомневающийся. Тень деда моего незримо следует за мной, и всегда я обращал истину манифестом собственного существования.

Я растеребил рукою собственные раны, из них стекала кровь, и я верил в неверии моем.

Теперь человек, любивший всем сердцем, сомневался в уме Его, стал он рабом на галерах, что спит на веслах и грезит о свободе, рабом, рассказывающим плети об Учителе, разбудившем его. Я сам был тем рабом, и я грезил о свободе, но сон о деде моем был всегда со мной. Плоть моя была близка плоти моих собственных грез.

В присутствии Назаретянина я закрывал мои глаза и видел, как сжимают мои руки весла галеры незримой.

Сомнение есть тоже страдание одинокое, ведающее о вере, втором своем брате.

Сомнение есть подкидыш несчастливый и заблудившийся, думающий о том, зачем его собственная мать дала ему родиться.

Ибо сомнения не ведают веры, исцеляющей раны, врачующей их.

Я сомневался в Иисусе, все же сделав его манифестом собственного бытия, и проталкивал упрямо руку в страшные его раны.

Но все равно я верил, и я был свободен от моего Сегодня, от Сегодня моих предтечей.

Казнь во мне похоронила его казнь, казнь царя Иного, который был всего лишь Сыном Человеческим.

Сегодня сказало мне, что должен я уйти и славить имя его средь персов и индусов.

Я должен уйти. Уйти из этого дня.

Был ли он Богом? Я ухожу, сомневаясь.

Говорит Сын Человеческий

«СКОРЛУПА И ЗЕРНА»

Мы, люди, — и вы, и я — позволяем ослепить себя лишь внешним блеском, мы слепы для действительного и истинного, что скрыто в глубине.

Когда споткнется кто-то, скажем мы, что пал он под грузом грехов своих.

Когда колеблется человек, заявим, что он бессилен решение принять. Заикнется, человека немым представим, вздохнет, и тут же думаем мы, мол, при смерти лежит.

И вы, и я — мы позволяем затуманить взор себе скорлупкой «Я», его внешним обликом. Нам не проникнуть к радости души, ибо высокомерием мы окружены и истину, что есть в нас, не приемлем. Я говорю и вам, и самому себе — и может быть, слова мои есть тоже маска, лицо мое скрывающая на самом деле: наши глаза видят лишь дымку, скрывающую Правду, которую воспринять должны мы; и наши уши слышат только шум, что все собой перекрывает, а понимать должны мы сердцем. Должны, но не хотим…

Свидетельские показания верховного безумца — Разума

ИИСУС-ИЗГНАННИК

Ты просишь рассказать меня об Иисусе Назаретянине, и уж многое я рассказал, хоть время для повести сей еще не подоспело. Все, что говорю о нем теперь я, есть истина.

Человек магии, лекарь, утонувший во всех страстях.

Он не был гордым сыном Державы, он не был верным гражданином Империи; он презирал и Державу, и Империю.

Он жил свободным и непокорным, как домашняя птица, вдруг воспарившая в небесные высоты, ибо