— Ну, посмотрим, что он может предложить.

Японец нырнул в менее привлекательную из двух хижин, как будто свежий воздух Манадо ему не нравился. Внутри он принялся театрально проявлять гостеприимство, подтащил два ящика в качестве сидений, потом открыл плетёную корзинку.

Продать он хотел в основном хлам, всякие островные товары, кричащие и бесполезные. Но неожиданно Сэм порылся в этом барахле и вытащил большую серебряную монету. Подошёл к двери, чтобы рассмотреть её при свете.

— Эй, в каком году первые американские клипперы появились вэтих водах, Голландец?

— Не знаю. Кажется, в двадцатые или тридцатые годы. А что?

— Похоже, у меня в руках сувенир с тех времён. Серебряный американский доллар 1840 года. Интересно, где наш друг его отыскал? — нисей разразился потоком японских слов, а Кейн тем временем взял у него монету.

Сэм был прав: серебряный доллар их страны, к тому же не очень истёртый. Давно ли он попал на острова? Может, с тех пор как какой-нибудь шкипер-янки расстался с ним лет сто назад?

— Где, он говорит, его нашли?

— Не знает. Получил во время торговли где-то на юге. Может быть, лжёт, — Сэм пожал плечами.

— Неплохой амулет на счастье получится. Я его куплю.

— Ты спрашивал его о южных островах?

— Это мысль! — снова Сэм пустился в свистящий треск языка своих предков, в ответ же обрушилось настоящее наводнение. Кейн несколько раз уловил имя «Хакрун», и всегда оно произносилось без почтения и любви.Сэм внимательно слушал, время от времени прерывал, задавая дополнительные вопросы, которые действовали на торговца, как бодило на быка. Когда тот закончил, Сэм достал бумажник и отсчитал несколько банкнот. Они оставили маленького человека кланяющимся и шипящим, как будто он заводной и способен только на эти движения.

— Что он сказал?

— Очень много. Этот Хакрун практически владеет всей местной торговлей. Пока у власти были японцы, дела у нашего друга, оставшегося в хижине, шли хорошо. Но когда японцы ушли, власть снова перешла к старому моро. Хаджи ликвидировал дела почти всех мелких торговцев, и теперь все подчиняются ему. Кстати, он не поощряет никакие экспедиции к югу от Беси…

— Очень интересно — почему?

— Многим это интересно. Общее мнение таково: старик набрёл на что-то очень большое и намерен сохранить это в своём кармане.

— Есть какие-нибудь догадки, что именно это такое большое?

— О, всё что угодно, от зарытых сокровищ до нефти. Но все уверены, что находка богатая. Хакрун не занимается делами, которые приносят меньше миллиона. Во всяком случае, он и его агенты препятствуют плаваниям на юг. И к чему это нас приводит?

— Если я хорошо разобрался в характере Ван Блеекера, это приводит нас к драке. Не думаю, чтобы капитан обратил внимание на надпись «Посторонним вход воспрещён», если это противоречит его планам. Он уже и сам об этом сказал. Но как насчёт нашей собственной проблемы того пропавшего человека? У торговца не было никаких мыслей на этот счёт?

— Он сказал, что тут могут скрываться сотни таких. Места на всех хватит…

— Скрываться добровольно — да. Но оставаться на необитаемом острове вынужденно… Прятаться… Это выражение не наталкивает тебя на новые мысли? Он сказал именно так — «скрываться»?

— Да!

Кейн улыбнулся.

— Это понравилось бы Железной Челюсти. «Скрываться» — какое многозначительное слово. Нам стоит немного покопаться на юге.

— Разве мы и так не собирались?

— Естественно. А теперь у нас отличный повод проявить упрямство!

Удовлетворённо улыбаясь миру, состоящему из пыли, вони и жары Манадо, они повернули назад, к клубу «Гармония» и к обществу Лоренса, которого они обнаружили за столиком в баре.

— Где всё население? — Кейн оглядел пустую комнату. Большинство ещё не вернулось из плена, — голландец захлопнул блокнот, в котором что-то писал. — Плантации ещё не возобновили производство, а «Самба» один из первых частных кораблей, вошедших в порт после окончания войны. Осмотрели город?

— Кое-что купили. Покажи твой новый амулет, Сэм.

Нисей бросил доллар на стол, и Лоренс подобрал его.

— Мы считаем, что это напоминание о временах Клипперов, когда шла торговля чаем с Китаем. Много кораблей тогда посещало эти воды, — объяснил Кейн.

Но голландец достал лупу ювелира и внимательно разглядывал одну сторону монеты.

— Что это? Тайные письмена или что? — спросил Сэм.

К их удивлению, Лоренс ответил вполне серьёзно:

— Почти. Прежде всего, это действительно чей-то амулет. Видите крошечную дырочку? Вероятно, монета была подвешена на часовой цепочке. И на ней кое-что нацарапано…

— Что?

— Буквы Р и С и дата — 1944.

— Р и С — Родни Сэйфилд!

— Или Рудольф Шмидт, — охладил Сэм торжество своего компаньона. — Не у одного человека в мире такие инициалы. Отец его говорил что-нибудь о подобной вещи?

Кейн попытался вспомнить подробности листка со сведениями, которые они получили от полковника Тарстона. Но он был уверен, что никакого упоминания о монете там не встречалось.

— Совпадения — странная вещь, — заметил Лоренс. — Возможно, вы не правы насчёт этого доллара. Но, с другой стороны, может быть, это ключ. Где вы его взяли?

Но Сэм уже вскочил.

— Ключ это или нет, я возвращаюсь. Хочу ещё раз поговорить с тем торговцем. Если он поверит, что нас эта штука интересует серьёзно, может быть, он раскроет кое-что ещё…

И бывший сержант направился через паутину туземного города к хижине, где оставался японский торговец. Кейн и Лоренс последовали за ним. Но когда Сэм окликнул, никто не отозвался. Трое вошли в хижину и не обнаружили в ней ни торговца, ни его товаров.

— Эй! — Кейн подскочил к двери и схватил маленькую полуобнажённую фигурку, которая вначале извивалась, как рыба, потом мягко обвисла. Он подглядывал за нами из-за угла, — объяснил американец.

— Куда ушёл торговец? — спросил он у пленника на береговом малайском.

Жёлто-белые полумесяцы показались в углах испуганных глаз: мальчишка взглянул Кейну в лицо. Но оставался немым как к возбуждённым вопросам американца, так и к более спокойным словам голландца.

— Вам что-то нужно? Может, я смогу помочь…

Упираясь рукой о стену покинутой хижины, рядом с ними стоял туземец с прямой спиной. На нём были тренировочные брюки, белые и безупречно чистые, как костюмы европейцев, но коричневая грудь и широкие плечи оставались голыми. Никакой тюрбан не прятал его коротко остриженные волосы, и говорил он по-английски медленно, но отчётливо, как будто извлекая нужные слова из глубин памяти.