– Молчи!

Грях с Хрягом тут же отвесили Ивану по тумаку, не поскупились. Но он даже не поглядел на них, что возьмешь с неживых! Он только поморщился, да сплюнул кровью на пол.

– Ты и так слишком много знаешь! Не раздражай меня! За мою слабость, за то, что я и без того открыл тебе множество секретов, меня могут рассеять! Понял ты это или нет?! Ведь ежели ты уйдешь отсюда, уползешь на своих собственных слизнячьих ножках, со своей собственной памятью, меня могут и к ответу призвать! Скажут, ну что, старина, доигрался! Допрыгался?! Скажут, распустил розовые Слюни?! И впрямь, стыдно, расчувствовался, повстречав на тропинке в садике слизня ничтожного, залюбовался, молодость вспомнил! Вместо того, чтобы раздавить да пройти себе тропиночкой мимо! Нет, не одобрят этого и не поймут, лягушонок! И никакие старые заслуги в расчет не возьмут, так-то!

– А я думал, ты тут главный! – как-то невпопад сказал Иван.

Верховник помолчал. Прикрыл глаза, посопел. Но потом ответил:

– Здесь, сложные отношения, сложная иерархия. Не забивай себе голову! Хотя бы пока не забивай. Вот выживешь коли, тогда, глядишь, и разберешься! А сейчас все, пора. И так я с тобою заигрался, лягушонок, потешил старость. Ну да ладно, пока! До встречи!

Верховный Демократор вдруг вытянулся в струнку, замер. И рассыпался словно слепленный из песка. Налетевший невесть откуда сильный ветер смел с хрустального куба комья слипшихся песчинок, невесомый прах, пыльцу и какие-то черные гнутые штуковинки, наверное, коготки.

Сам Престол стоял незыблемо и вековечно. Он и не стоял по сути дела, а парил над каменным холодным полом.

Иван обернулся к Хрягу – и тут же отдернул голову. Поглядел на Гряха – и ему стало совсем плохо. Никаких киберов-хархарян не было! Не было и в помине! По бокам от него, удерживая в руках концы тяжеленной железной цепи, стояли две стройные высокие женщины. Иван не верил глазам своим – одна была русоволосой его подругой по несчастьям в этом мире, Ланой, другая… другая словно вынырнула из царства мертвых, не иначе, – это была его погибшая в Пространстве жена, его Света!

– В зале Отдохновений хорошо, – пророкотало сверху. – Оставайся тут! Не пожалеешь!

Иван вроде бы и понимал, что эти две женщины – миражи, фантомы, что они еще более мертвы, чем киберы – все эти хмаги, хмыги, хряги, гряхи и прочая нечисть. Но как заставить глаза не видеть?! Как отпихнуться от того, что рядом, что можно пощупать, взять в руки… Он дернул конец цепи, которую держала Света, на себя. И почувствовал прикосновение живого теплого тела.

– Это правда? – спросил он растерянно. – Это ты?

– Здесь все правда! – донеслось сверху. – Не сомневайся!

Он притянул к себе Лану – она была не менее жива и трепетна. Иван еще раз взглянул поочередно на обеих. И остолбенел – только что у каждой было свое лицо, каждая имела неуловимые и вполне осязаемые только ей присущие черты, и вдруг лица их стали сходны как у близнецов. Ивану показалось, что он видел эти лица, точнее, это одно лицо! И видел совсем недавно. Он ухватил женщин за руки, встряхнул их. И заорал, но не им, а обращаясь вверх, задирая голову к сводам:

– Мне не нужна такая правда! Не нужна!!!

Наверху что-то или кто-то тяжело, с натугой, вздохнул. И все исчезло.

Изолятор – Хархан-А – Квазиярус.

Год 124-ый – нулевое время

Это был бред, идиотизм, паранойя! Но Иван опять висел в мрачном сыром погребе. Висел вниз головою. На цепях! Он слышал их легонькое позвякивание. От пола несло гнилью. Из угла из тьмы доносился приглушенный храп. Кто мог храпеть в его темнице, Иван не знал.

Он дернулся на всякий случай. Но цепи держали его тело надежно, вырываться и тратить силы не стоило.

– Эй, кто там? – крикнул он в темноту. Из угла раздалось обиженное сопение. Кто-то осторожно подполз к Ивану и прослюнил на ухо:

– Моя не понимай – где откат? Куда откат? Зачем откат? Моя – там карашо! Моя – тут плохо!

Иван сразу все понял. Не хватало лишь одного, чтобы гнусный облезлый звероноид принялся обжирать с него, висящего на цепях и беззащитного, мясо. И все же он грозно и даже злобно сказал, почти прорычал:

– Твоя – уходи! Твоя – хуже будет! Моя твоя жрать, будет! Тут моя карашо!

– Не нада! – без промедления и как-то по-деловому ответил звероноид. И отошел на два шага.

Иван сообразил, что с облезлым гурманом можно иметь дело. В голове его родился план – пугающе простой, но единственно выполнимый в этой обстановке. Надо было лишь удостовериться, на месте ли превращатель. Но как?

– Ходи моя! – властно приказал Иван.

Облезлый робко придвинулся, запыхтел.

– Дом твоя хочешь? – поинтересовался Иван.

– Моя хочу! Моя хочу! – зачастил облезлый, кивая головой-черепом. – Моя помирай тут! Моя тут не карашо!

– Тогда слушай внимательно, – сказал Иван без коверкания, но тут же опомнился, ведь не поймет же гадрианин! И перешел на более толковый: – Твоя полезай на моя! Твоя кусай пятка!

– Не-е-ет! – испуганно замотал головой облезлый. – Моя карошая, моя не кусай люди!

Иван насупился, нахмурился, побагровел. Он не знал, правда, как будет выполнять свое обещание, как отправит домой гадрианина, которого вместе с ним, а если уж говорить прямо, по его вине, перебросило в этот мир. Но с этим потом можно будет разбираться, сейчас надо выпутываться. И он зашипел на облезлого змеем, с театральной какой-то показной злобой, зная повадки звероноидов, зная, что они уважают именно такой тон:

– Кусай! Не то моя твая жрать будет! А ну-ну!!!

Звероноид аккуратненько, даже с непонятным подобострастием, все время лопоча извиняющимся тоном, вскарабкался по Ивану наверх, чуть ли не к самому крюку. И осторожно куснул за пятку.

– Давай, падла! Чего тянешь! Чтоб мигом! – завопил Иван, не подделываясь под облезлого.

И тот принялся грызть Иванову ногу. Боль была адская. Сколько мог, Иван терпел. А потом принялся кричать, ругаться, скрипеть зубами. Но звероноид свое дело знал неплохо – не прошло и минуты, как они оба рухнули вниз, на грязный и сырой пол. Звероноид сразу же испуганно отполз в угол. А Иван сидел с выпученными от боли глазами. Ни черта он не соображал в эту минуту. А сверху на него, с цепей, с железных колец, еще капало что-то – и это была его собственная кровь.

– Моя – домой! – проскулил звероноид и плотоядно облизнулся.