Всякий раз, сталкиваясь с дорожным хамством, я проектирую покупку автомата, – но потом понимаю, что такому, как я, вспыльчивому, оружие противопоказано.

И я заткнулся. Кстати подумал, что драка с малолетними балбесами, с отрыванием доски от забора и обрушиванием упомянутой доски на затылки упомянутых балбесов, наверняка чревата объяснениями в милиции, вплоть до уголовного дела – придется откупаться, нести расходы, а я ведь теперь не бизнесмен, то есть человек без денег. Следовательно, не могу себе позволить уличную драку по ничтожному поводу. Эта простая мысль меня смутила. Бизнесмен всегда при деньгах, даже если деньги – чужие. Бизнесмену, если что, всегда дадут в долг. А безработному не дадут. Бизнесмен может позволить себе всякие мелкие шалости. Покурить травы на смотровой площадке Воробьевых гор, или вручить нищей бабушке в подземном переходе тысячу рублей, чтобы бабушка тут же ушла, испу5 ганная и счастливая, или вечером душной московской пятницы сесть в машину и махнуть на море, вдвоем с другом, просто так: восемнадцать часов ходу, и вот тебе поселок Джубга, Черное море, поплавали и назад, в воскресенье днем вернулись. Многое может себе позволить тот, у кого есть лавка, дело, бизнес. А у кого нет – тот живет с оглядкой.

Приуныв, я вытащил из-под сиденья пачку влажных салфеток и стал протирать пластмассовые панели обшивки. Жена одобрительно покосилась.

Жить с оглядкой я никогда не умел, но теперь решил привыкать: приказал себе, дал слово и решил запомнить этот день.

А что до уличного конфликта – в этом вопросе я эксперт. Жена тоже кое-что умеет. Однажды зимой в ста метрах от нашего дома ее оскорбил какой-то мужичок, и тогда супруга (женщина добрая) погналась за обидчиком, выследила, где он оставил свою машину, и разбила ему монтировкой стекло в присутствии многочисленных свидетелей, немало шокированных. Я тогда сидел дома, пьяный. Увидев разозленную супругу, пришел в ярость, бросился, едва не в тапочках, по морозу, на поиски негодяя и обнаружил его почесывающим в затылке подле своего поврежденного джипа; отхлестал по щекам перчатками, а потом, вернувшись домой, от отвращения к себе и ко всему на свете продолжил пить, пока не убрался в хлам.

Но сегодняшний инцидент – эти две задорные юные морды, и испуганный сын, и жена, вроде бы расстроенная, но спустя считаные минуты выбросившая все из головы (это она умела), – оказался последним, когда меня всерьез обеспокоила чужая агрессия.

Чайник весь выкипел. Крышка перестала дребезжать. Агрессия, хамство, грубость – пусть. Я тут ни при чем. Флаг вам в руки. Я теперь никто, в ваши игры не играю. Я бы отгрыз вам носы, мальчики, но вам повезло. С меня хватит.

Спокойной плазмы, уроды.

Приехали домой; сын убежал гулять. Счастливый пятнадцатилетний человек, не знающий скуки, у него есть футбол, компьютер, велосипед, гитара, барабаны, малый умело зачерпывает жизнь полной ложкой. Не потребляет, не пользуется – осваивает. Его школа – тут же, в соседнем дворе, сейчас мальчишка и его приятели здесь короли, бойз он зе блок; когда я иду в магазин или, как сейчас, в бар, незнакомые подростки – кто под панка ряжен, кто под маргинала, и готы есть, и эмо, и металлисты, вся фауна – со мной здороваются, потому что я Антона отец.

Мне нравится быть Антона отцом. Я, может, и неудачник, бывший лавочник, ныне безработный и все такое – но сыну создал не самые плохие условия для жизни.

Пришел в кабак, спросил чаю, сидел, курил. Думал о том, что больше не хочу показывать сабли-зубы. Надоело ощетиниваться. Удары больше не наносят мне вреда.

Я провел вечер, заново оценивая трущиеся об меня простейшие части мира.

Мне было сладко и тоскливо, и я выдавил в чай лимон.

Телевизор над моей головой транслировал клипы: гоп-эстетика конца нулевых, полуголые нимфетки на фоне кабриолетов (впоследствии, наоборот, кабриолеты на фоне нимфеток), пляж, дансинг, возвратно-поступательные движения матовых чресел и красных языков. Пальцы в перстнях, колготки в сеточку. Доходчивый барыжно-сутенерский стилек.

Да, думал я, мама оказалась наблюдательнее жены, что, впрочем, неудивительно: мама знает меня сорок лет, 5 а жена вдвое меньше. Я, действительно, рад и возбужден. От жены скрыл, а от матери не получилось.

Да, думал я, надо отваливать. Уходить. Русский бизнес обойдется без меня, и я рад за нас обоих. Я так и не врос в систему. Встроился механически – но не пустил корни, не научился питаться соками; чепуха это, а не соки. Пластмассово-асфальтовая цивилизация сухостоя, она бесплодна, она ничего не может. Когда мне говорят про главную, с точки зрения многих, беду этой цивилизации – бездумное потребление, обмен горячих жизней на холодное золото, – у меня нет иного ответа, кроме презрительной улыбки; здесь растят людей без фантазии, они и потреблять толком не умеют. Плазменная панель, мотоцикл, чувиха с педикюром, или, ладно, две чувихи, или даже три чувихи плюс тур на Сейшелы в бизнес-классе – это, что ли, ваше потребление? Вы потребляете для того, чтобы получить некие новые ощущения, – но что вы понимаете в ощущениях?

Да, думал я, тут беда с ощущениями. Тут никто в них не понимает.

Огляделся – люди азартно пьянствовали.

Я смотрю на них год за годом, и моя оценка давно сформулирована. Они – малые дети, они всего боятся. Не все, разумеется – но многие, очень многие. Может быть, большинство. Забиться в уютный угол и сосать бухло, обсуждая футбол и покупку малолитражной машины по программе льготного президентского кредитования – на большее их фантазия не способна.

Они не пробовали запрыгнуть в голом виде на банкетный стол, присесть на корточки и поместить член в рот женщины, предварительно погрузив собственные яйца в бокал с прохладным шампанским. Они не дарили товарищу на юбилей открытку, украшенную тридцатью одинаковыми портретами президента Линдона Джонсона, вырезанными из стодолларовых купюр. Они не выпивали залпом два стакана водки подряд, на пятидесятиградусной жаре, вернувшись с зачистки чеченского села. Что они умеют потреблять, кроме засоленных рыбьих яиц и кислой мурцовки, называемой пивом? Они могут довести подругу до оргазма маслиной или виноградиной? Они ели жареную свиную кровь? Они способны процитировать хоть одну строчку из «Кентерберийских рассказов»? Они просовывали язык меж натуральных дамских грудей восьмого размера? Они играли в шахматы с человеком, на чьей совести девять убийств с особой жестокостью? Они дышали болотным газом, сидя на дне деревенского колодца и загребая лопатой черный ил? Они пробовали спорить о боге с семидесятилетним старовером? Они дискутировали с ваххабитом о сурах Корана? Они вставляли пистолетное дуло в рот отцу двоих детей?

Не вставляли, не дышали, не пробовали, не дискутировали.

Они с упоением критикуют систему за то, что она растит потребителя, – а здесь еще и не начинали потреблять по-настоящему. Подсмотреть у соседа и сделать то же самое, но с фонтанами по углам – вот все, на что они способны.

Они не построят гражданское общество еще лет двести, потому что строить – удел взрослых людей, а они – юниоры, жалкие мастурбаторы, и, если есть среди них взрослые люди – один из пятидесяти, – они отворачиваются от таких и убегают играть в свои игры, потому что со взрослыми скучно, а они хотят, чтобы было красиво и весело. Они хотят жить здесь и сейчас, радоваться и наслаждаться, но, когда им говорят: вот тебе «здесь», вот тебе «сейчас», наслаждайся, – они не понимают. Они готовы рыдать, оказавшись в комнате без телевизора – или 5 с телевизором, но без МТV. Я же говорю, юниоры. Прокатившись в Тоскану и на Мачу-Пикчу, они печатают в журналах снисходительные эссе про то, как устроен мир на самом деле. Хули та Тоскана?