* * *

Остаток дня Лиза и Брюс провели дома. Угроза разлуки огромной черной тенью нависла над старым домом, и они, словно пытаясь убежать, спрятаться от нее, зажгли в гостиной множество свечей, светильники по углам, растопили камин…

Они сидели рядышком на крыльце и болтали без умолку. Если замолчать, то хочется плакать, очень хочется.

Впервые за все время пребывания в доме Брюс попросил Лизу посидеть с ним перед сном. Девушке было не по себе — уж больно этот Брюс Брайтон отличался от ставшего привычным Паршивца Брюса. Испуганный маленький мальчик, отчаянно цепляющийся за ее руку. В зеленых глазах то и дело появлялся предательский блеск, и Лиза поняла, что уходить нельзя. Прилегла на краешек кровати, обняла мальчишку, стала осторожно приглаживать вихры.

Сначала он засопел, вроде бы всхлипнул, но потом успокоился. Дыхание выровнялось. Брюс заснул. У Лизы затекли плечо и рука, но она и не думала уходить. Лежала себе тихонечко, только исхитрилась ногами завернуться в край одеяла.

Последней ее мыслью было встать и все-таки запереть дверь, но это попозже… попозже…

Луна заглянула в окно, пробежала серебряным лучом по комнате, задержалась на лицах спящих и осторожно принялась заливать комнату призрачным спокойным светом.

Джон Брайтон усилием воли заставил себя припарковаться на правильной стороне улицы. Подсознательная привычка к правому рулю делала его поездки по Америке едва ли не смертельным аттракционом.

Сегодня, собираясь в дом, где живет опасная мисс Кудроу, он предусмотрительно оделся в черные джинсы и легкую спортивную рубашку-поло. Конечно, вряд ли они моют полы каждый день, но мало ли…

Джон выключил зажигание и некоторое время посидел, собираясь с мыслями. Вчерашний вечерний разговор с мистером Карчем его здорово удивил. Прежде всего, он не ожидал, что этот сухарь-крючкотвор возьмется защищать мисс Кудроу. Судя по всему, мистер Карч вполне серьезно отнесся к нежеланию этих двоих расставаться друг с другом. Предложение взять в Англию мисс Кудроу в качестве воспитательницы для Брюса повергло Джона если и не в шок, то в состояние безбрежного удивления — точно. Нет, большой проблемы в этом не было, но Джон не предполагал, что все так серьезно. Дом большой, мальчику будет легче освоиться на новом месте, если с ним поедет уже знакомый человек — это понятно.

А вот от девицы он этого не ожидал, никак не ожидал. И по рассказам мистера Карча, и по первому впечатлению, вдобавок… подмоченному грязной водой, Джон представлял Лизу Кудроу особой инфантильной и легкомысленной. На вид она и вовсе девчонка, куда ей быть опекуном! Наверняка и парнишка к ней так привязался, потому что она для него скорее сверстница, чем взрослая тетка. Однако, похоже, что и она переживает за Брюса искренне.

Вполне возможно, что за этим стоит меркантильный интерес. Мистер Карч обрисовал материальное положение Лизы Кудроу, и Джон понял, что опекунская рента для девушки на данный момент — единственный источник дохода.

Вспомнив, как лихо девица растратила несколько миллионов за шесть лет, он опять рассердился. Вспомнил собственную юность, вспомнил то, как сам зарабатывал на учебу в университете. Вспомнил и Шона.

* * *

Отец, граф Дуглас, был человеком старой закалки и отвратительного характера. Богатый аристократ, он очень поздно вступил в брак, и Джон родился, когда отцу было уже за пятьдесят. Еще через три года родился Шон.

Нельзя сказать, чтобы отец их не любил — по-своему любил, конечно. Но во времена его молодости правила жизни аристократии были совершенно определенными. Старший сын — наследник титула и состояния, младший — скорее, нахлебник. Кроме того, старый граф был уверен, что и старший, и младший сыновья беспрекословно пойдут по тому пути, который он выберет им сам. Джону светила армейская карьера, Шону — политическая. На худой конец — наоборот.

Когда Джон сообщил, что собирается поступать в Оксфорд, да еще на исторический, отец рассердился. Оксфорд — не забегаловка, протестовать вроде бы и нет причин, но графа Дугласа разозлило то, что его сын посмел оспаривать его волю. Джону было заявлено, что ни пенса на обучение он не получит, и жить ему придется в студенческом кампусе, как всем.

Джон принял это безропотно. Он вообще не обладал вспыльчивым темпераментом. Надо заработать на учебу? Что ж, он заработает. И Джон Брайтон подряжался на все работы, какие только находились для семнадцатилетнего-парня.

В результате до Оксфорда пришлось ждать долгих четыре года, и на первый курс поступил молодой, но уже-взрослый мужчина с хорошо развитой мускулатурой и мозолистыми руками рабочего.

Он умел строить дома, осушать болота, работал шофером-дальнобойщиком, штукатуром, грузчиком, медбратом в больнице. Он узнал цену физическому труду и научился уважать тех, кто посвятил такому труду всю жизнь. Быстрые деньги никогда не бывают легкими — это он тоже испытал на собственной шкуре. Адская боль в натруженных мышцах по ночам не давала уснуть, но зато теперь Джон Брайтон мог с легкостью гнуть пальцами подковы и в одиночку выталкивал застрявший автомобиль из грязи.

Не гнушаться грязи он тоже научился. Именно поэтому в первых же археологических экспедициях в Оксфорде он стал незаменимым сотрудником — никогда не жаловался, работал за троих, да еще и получал от этого удовольствие.

О том, что Шон страшно поругался с отцом и ушел из родительского дома, старший брат узнал из писем тетушки Агаты, добрейшего и болтливейшего существа на свете. Родная сестра графа Дугласа была старой девой, впрочем, только номинально, поскольку в молодости ее поклонников приходилось отгонять от Касл-Мэнор при помощи охотничьего ружья. Да и молодость тетушки продлилась до вполне преклонных лет… Нет, ничего предосудительного, просто именно тетка вносила в чопорный уклад старого дома веселье и свет.

Так вот, тетя Агата написала Джону о жутком скандале и о том, что Шон уехал куда-то на север — или на юг? — и живет с какой-то девицей. Девица мало того что американка, так еще и с родословной у нее что-то не в порядке — кажется, проблемы с наличием отца. Одним словом, скандал, скандал, скандал!

Джон, с семнадцати лет привыкший полагаться исключительно на себя, не придал большого значения сообщению о том, что Шон уехал из отчего дома. Парню уже девятнадцать.

Джон занимался наукой, жил от экспедиции до экспедиции в Лондоне, в небольшой квартирке в Сохо. Деньги у него были, просто он не видел смысла в большой квартире. Все равно девять месяцев из двенадцати он разъезжает по стране и Европе.

Известие о болезни и скоропостижной смерти отца застало его в Эдинбурге, где нелетная погода стоит практически всегда. В результате до Каслтауна, остров Мэн, Джон добирался поездом и паромом, в два раза дольше обычного. Шон уже ждал его в Касл-Мэнор. Джона поразила перемена, случившаяся с младшим братишкой.

Вечно смеющийся, веселый, симпатичный Шон превратился в исхудавшего, озлобленного, неряшливо одетого парня. Он непрерывно курил дешевые сигареты, много пил за ужином, а когда на следующий день, уже после похорон, все собрались в гостиной, Шон все никак не находил себе места, суетливо бродил из угла в угол, потирая руки и что-то бормоча себе под нос.