Доктор Шилдс – вовсе не тучный профессор, внешне абсолютно не соответствует тому, что рисовало мне воображение.

Доктор Шилдс, доктор Лидия Шилдс – одна из прекраснейших женщин, что мне когда-либо доводилось видеть.

Наклонившись к экрану, я с жадностью разглядываю ее длинные белокурые волосы и кремовую кожу. Ей, наверно, под сорок. В ее точеных чертах сквозит сдержанная элегантность.

Трудно отвести взгляд от ее голубых глаз. Они завораживают.

Кажется, что даже с фотографии она видит меня.

Не знаю, почему я решила, что доктор Шилдс – мужчина. Оглядываясь назад, я сознаю, что Бен всегда называл ее только «доктор Шилдс». И то, что я составила о ней неверное представление, пожалуй, определенным образом характеризует меня.

Наконец я открываю одну из ее фотографий, в полный рост. Она стоит на сцене, в левой руке – микрофон. На пальце бриллиантовое кольцо, похоже на обручальное. Шелковая блузка, облегающая юбка, высоченные каблуки – я на таких даже до сцены бы не дошла, не говоря уже о том, чтобы выступить с речью. Шея у нее длинная и грациозная, и никакими средствами макияжа не создать такого контура скул, как у нее.

Эта женщина из другого мира, далекого от того, в котором обитаю я, – гоняясь за работой и лестью умасливая клиентов ради щедрых чаевых.

Я была уверена, что знаю человека, с которым переписываюсь. Я была уверена, что это мужчина – чуткий, способный сопереживать. Но теперь, когда выяснилось, что доктор Шилдс – женщина, я вынуждена переосмыслить все вопросы, что были мне заданы.

И все свои ответы.

Что это совершенство думает о моей бестолковой жизни?

У меня начинают гореть щеки: мне вспоминается, как я непринужденно писала об эротических танцах, набедренных повязках и мальчишнике в стриптиз-клубе, когда отвечала на вопрос о том, как поступила бы, увидев, что жених моей подруги целуется с другой женщиной. Грамматика моя не всегда была безупречна, я не стремилась красиво излагать свои мысли.

И все же она была добра ко мне. Заставляла меня рассказывать о том, о чем я никогда не говорю. Подбадривала меня.

Мои откровения ее не оттолкнули. Она снова пригласила меня. Пожелала встретиться со мной лично, напоминаю я себе.

Я увеличиваю фотографию и впервые замечаю, что доктор Шилдс чуть улыбается, держа у губ микрофон.

Я по-прежнему немного нервничаю по поводу нашей с ней встречи в среду, но теперь по другой причине. Наверно, боюсь ее разочаровать.

Я уже собираюсь было захлопнуть ноутбук, но потом щелкаю мышкой по ссылке «новости» в результатах поиска. Хватаю свой телефон и принимаюсь вносить в него информацию. Адрес ее офиса, соответствующий тому, который она указала, назначая встречу на среду. Название книги, что она написала, и ее «альма матер» – Йельский университет.

Да, доктор Шилдс – женщина, но я не могу позволить, чтобы этот факт вынудил меня отступить от моего первоначального плана. Она платит мне бешеные деньги, и я пока понятия не имею, почему или за что.

Порой именно люди, которые кажутся идеальными и гармоничными, ранят особенно глубоко.

26 ноября, понедельник

Ее фотографии не солгали, и это показательно, учитывая, что от своих респондентов она требует правдивости.

Выяснить через Интернет расписание ее занятий в Нью-Йоркском университете не составило труда. Это была одна из первых ссылок, что выскочили на экране ноутбука в ответ на мой запрос. Доктор Шилдс ведет всего один семинар в неделю, по понедельникам с пяти до семи вечера. Ее аудитория находится неподалеку от кабинета № 214, на том же этаже. Сегодня здесь совсем другая атмосфера: в коридорах шумно, кругом народ.

Идя по коридору, доктор Шилдс поправляет на плечах серо-коричневый палантин, высвобождает из-под его складок свои сияющие волосы. Я в бейсболке и джинсах, как и десятки студентов, что снуют вокруг.

По ее приближении я затаиваю дыхание. Пристраиваюсь сзади за двумя девчонками, оживленно болтающими между собой, но доктор Шилдс намерена пройти мимо них. В последний момент я ныряю в уборную.

Спустя несколько секунд высовываю голову в дверь. Она идет к лестнице.

Я пропускаю ее вперед на десяток шагов, затем следом за ней выхожу из здания. Мой нос улавливает слабый аромат каких-то свежих пряных духов.

Невозможно отвести от нее взгляд.

Она словно скользит по улицам в некоем защитном прозрачном пузыре, в котором ее не тревожат ни силы природы, ни другие помехи: ветер не лохматит волосы, чулки ни за что не цепляются, каблуки ни на что не натыкаются. Несколько мужчин, обернувшись, провожают ее взглядами; работник службы доставки убирает с ее пути свою тяжелую тележку.

Она сворачивает на Принс-стрит и идет мимо вереницы модных бутиков, в которых продаются кашемировые свитера по триста долларов и косметика в футлярах, похожих на драгоценные шкатулки.

Но она не смотрит на витрины. И в отличие от всех остальных вокруг, не болтает по телефону, не слушает музыку и вообще ни на что не отвлекается.

Дойдя до небольшого французского ресторана, она открывает дверь и исчезает внутри.

Я останавливаюсь, не зная, как мне быть.

Мне хочется еще раз взглянуть на доктора Шилдс, ведь ее лицо я видела мельком. Но не могу же я стоять у ресторана и дожидаться, когда она поужинает. Это было бы странно.

Я уже собираюсь уйти, но тут замечаю, как метрдотель ведет ее к столику у окна. Нас с ней разделяет всего десяток шагов. Если она чуть повернет голову и поднимет глаза, наши взгляды встретятся.

Я быстро сдвигаюсь влево и делаю вид, будто читаю меню за стеклом с одной стороны от входа.

А сама краем глаза наблюдаю за ней.

К доктору Шилдс подходит официант, дает ей меню. Я смотрю на то, что висит передо мной. Будь у меня деньги на столь роскошное заведение, я выбрала бы бифштекс из вырезки в беарнском соусе с картофелем фри. Но доктор Шилдс, могу поспорить, закажет жареную рыбу-меч по-ниццки.

Она быстро переговорила с официантом, вернула ему меню. Кожа у нее до того светлая, что, омываемая сиянием свечи, в профиль она напоминает некое небесное существо. На ум сразу приходят роскошные товары в витринах, мимо которых мы проходили. Пожалуй, правильно, что ее посадили у окна: ее должны видеть все, она достойна восхищения.

Смеркается. У меня начинают неметь кончики пальцев, но я еще не готова уйти.

Я откровенничала перед доктором Шилдс, но теперь у меня самой к ней масса вопросов. И самый насущный: почему вас так интересует, какой выбор делают люди вроде меня?

Официант приносит ей бокал вина. Доктор Шилдс отпивает маленький глоток, и я отмечаю, что бургундское такого же цвета, как лак на ее длинных заостренных ногтях.

Она улыбается, кивает, но когда официант удаляется, кончиком пальца касается уголка глаза. Может быть, зачесалось, или она убрала налипшую на ресницы ворсинку от шарфа. Но вообще-то так смахивают слезу.