сказал я.

— Родина меня не забудет! — воскликнул он.

— Сам напомнишь, — ответил я.

Много дней прошло, «протекло, как песок в корабельных песочных часах».

Прощай, рыжекосое счастье мое, Танька, прощай.

Мы больше не виделись с ней.

Я учился, служил в армии, снова учился, женился…

— Танька, — спросил я во сне, — Танька, ты отрезала косы?

Но я не видел ее даже во сне.

Танька, ты отрезала косы?!

Какая разница: да или нет? Все проходит.

Только на том самом обрыве, выше полета чаек, встречаются мальчишка и девчонка. И становятся:

она — красивой,

он — смелым.

Подарок

— … и она отвергла его. Он написал за одну ночь этот полонез и застрелился, и его хоронили под музыку полонеза.

— Эх! — вздохнул Женька. — А она?

— Она стояла на балконе и смотрела из-под черной вуали. Когда его несли мимо, она бросила на гроб белую бархатную розу.

— Да-а! — потрясенно протянул Женька.

Женя с сожалением посмотрела на него:

— Ты же не напишешь к утру полонез и не застрелишься.

— Нет, — грустно ответил Женька. — Конечно, если б мне такую музыку написать, я б тут же!.. Но если ты думаешь, что от любви только музыку пишут да стреляются, так что же тебе Коля-баянист не напишет?

— Не напишет, а полонез разучит. Обещал на дне рождения сыграть.

— А что бы и не написать, если ноты знает?

— Ты не понимаешь, — сказала Женя, — записывать — одно, а писать — другое.

— Не знаю, — упрямо ответил он. — Если я сейчас ученик токаря, то буду токарем, как мой учитель Яша-золото, а потом стану инженером и сделаю такой станок, чтоб все заменил: и токарный, и фрезерный, и резьбошлифовальный, и чтоб пластинки проигрывал. Это уж поверь! Сделаю.

— Тебе о чем ни начни говорить, ты все на работу сведешь, — поддела она.

— Я ж тебе не запрещаю говорить о своей работе.

— А я ее терпеть не могу: что за работа — кассирша.

— Иди на ферму.

— Бегом бегу! А кто за меня в институт будет готовиться? — и передразнила: — «На ферму!» Коров слушать?

— А что? — сказал Женька. — Коровы красиво мычат. Голодные — так, сытые — по-другому.

— У тебя все — музыка. Мастерские — музыка, коровы — музыка. Ты музыки не понимаешь…

Потом он будет помнить не разговор, не ее лицо (у него не останется ее фотографии), а свежесть после короткого ночного дождя, мокрую желтую траву, четкую, скошенную углом вставшей луны тень изгороди.

Расстались они по-хорошему. Правда, Женька опять не осмелился ни сказать своей любимой о любви, ни поцеловать ее. Только все просил не уходить, и она ждала, а когда он уже совсем решился и взял ее за руки, Женя отстранилась и засмеялась:

— До завтра!

— Нет, — ответил он. — До дня рождения, до послезавтра.

Дело было в подарке: Женька не знал, что подарить. На следующий день он поехал в город, долго скитался по магазинам и смотрел на витрины. То, что нравилось, — было дорого, то, что было но карману, — не нравилось.

«Дорого — мило, дешево — гнило, — подумал Женька, — изобрету станок, поеду за границу опыт передавать, привезу ей…»

Но что он привезет из-за границы, Женька не успел решить: чистый, дрогнувший над гулом магазина звук остановил его.

— Серебро, — говорил продавец. — Горская чеканка, — и еще раз щелкнул по бокалу, воскресив тонкое пение серебра.

— Сколько? — задохнувшись, спросил Женька.

Ему не ответили. Страшно боясь, что бокал перехватят, Женька нагнулся и прочел цену, выставленную на черном бархате открытой коробки: девяносто шесть. Он побежал к кассе, заплатил, вернулся к прилавку.

— Вот, — сказал он. — Вот чек. Пожалуйста, мне бокал. Можно не заворачивать.

— Мальчик, — засмеялся продавец, взглянув на чек. — Девяносто шесть рублей, а не копеек. Это набор. По одному не продаем.

Женька вышел на улицу, выбросил чек.

«Что нищий подарит! Только и остается музыку писать! Но как ее напишешь?»

В магазине грампластинок он спросил:

— Полонез Огинского есть?

— Рубль двадцать, — ответила продавщица.

— Это музыка?! Рубль двадцать?! Вы смеетесь.

— Я на работе, — сказала продавщица, — чего мне смеяться?

— Да я ж могу три купить! — сосчитал Женька.

— Хоть десять, — ответила она.

Женька быстро решил: одну ей, одну себе, одну в запас.

Но тут же передумал. Зачем три? Разве они будут слушать отдельно? Вдвоем будут слушать. Сядут рядышком и заведут радиолу.

— Одну, — попросил он и бросился к кассе. Продавщица вынула из пакета сверкнувшую пластинку и поставила на диск.

— Не надо! — закричал от кассы Женька. — Не надо!..

— Надо же проверить! — возмутилась продавщица. — Порядок такой.

Раздалась музыка знакомая, но странная.

— Что-то не то, — извинительно сказал Женька, — и то и не то.

— Это такое исполнение. Хоровая капелла мальчиков. Только голоса. Ясно? — она переставила иглу на середину.

Ровный светлый луч покачивался на пластинке, как на воде.

Женька взял пластинку:

— Его что, мальчики хоронили?

— Что? — не поняла продавщица. — Кого?

— Вы не злитесь, — сказал Женька. — Огинского.

— Мне злиться зла не хватает, — ответила она. — Откуда я знаю, мальчики или девочки.

В вагоне не сиделось. Женька оставил чемоданчик в купе и вышел постоять в тамбуре. Взгляд качался на ныряющих и взлетающих проводах.

Женька вернулся в купе и увидел, что соседка приспособила его чемоданчик себе под голову.

— Ведь постель можно взять, — буркнул Женька.

— Больно жирно, на два часа. Тебе что, чемодан жалко?

— Не жалко, а…

— Да забери ты его! Я бы и свой подложила, да он большой. Чемодан под голову пожалел!

Женька достал пакет и вздрогнул — пластинка была сломана.

— А-а-а, — протянула женщина. — Пластинка! У вас только танцы на уме. Моя тоже все радиолу просила. Сейчас спасу нет, хоть уши затыкай. — Увидела Женькино расстроенное лицо и добавила: — Сам небось раздавил. Я ведь головой только прилегла.

Женька молчал.

— Да заплачу я, подавись ты своей пластинкой! Сколько она? Рублевку? Трешницу?

— Миллион! — ответил Женька. — Нужна мне ваша трешница!

Дома Женька попытался склеить пластинку, но не сумел.

— Здорово, прогульщик! — встретил его на работе Яша-золото.

— Я ж отпрашивался, Яков Иванович.

— Ладно уж, — сказал Яша-золото, — становись.

Токаря Якова Ивановича прозвали Яшей-золотом, когда механик на собрании сказал: «Это, товарищи, не токарь, а для наших мастерских чистое золото».

— Вы знаете, — Женька помялся, — мне надо одну вещь сделать… Не для наряда.

— Ось к велосипеду? — спросил Яша-золото. — Давай, давай, прирабатывай.

— Зачем вы! — обиделся Женька. — Вы ж меня знаете. Я бокал после смены хочу выточить. В подарок.

— Рюмку? — усмехнулся Яша-золото. — Что рюмку — ты сразу поллитру выточи. А я по-стариковски болтики построгаю, — и отвернулся к станку.

Женька вздохнул, взял болт — образец, вставил в патрон своего старенького станка