А сверху на бумажном листке шли крупные и прямые буквы: «СМЕРТЬ ШПИОНУ».

Если шпион – это я, то смерть, значит, тоже мне. Весело, ничего не скажешь.

И мне стало очень грустно. Так грустно, что я взял черепаху Таню и прижался к ней холодной щекой.

Под твёрдой корочкой панциря я услышал Танино сердце. Оно тикало, как медленные часы – дома, у нас на буфете, из-за них я вечно опаздывал на первый урок.

Мне стало до боли жалко это маленькое живое сердце. Я сорвал со стены мишень и растоптал её каблуком.

– Нет, – сказал я угрюмой смерти.

– Да, – услышал я за спиной, а когда повернул лицо, то увидел чёрную дырку дула, нацеленного мне прямо в грудь.

– Хватит, – сказал человек Лодыгин. – Не могу больше быть мерзавцем. Не хочу, не могу, не буду. – Он убрал в футляр телескоп, накормил голодный аквариум и погасил плевком папиросу. – И курить брошу.

Он решительно направился к двери, потом вернулся, из-под кровати выволок чемодан и смахнул с него дохлых мух.

С чемоданом в руке он вышел из квартиры на лестницу. Две тени, большая и маленькая, загородили ему дорогу. Большая тень прокашлялась и строго сказала:

– Ни с места. Вы арестованы, гражданин Лодыгин.

Гражданин Лодыгин покорно замер на месте. Потом сощурился и удивлённо спросил:

– Вы? Вы же тоже…

– Я не тоже, я из милиции. Капитан Жуков.

Переложив пистолет под мышку, капитан Жуков раскрыл служебный портфель.

Сперва он вытащил из него рыжие стоптанные ботинки, потом брови и бороду на прилипках и, наконец, бордовую книжицу, где всё было про него написано.

Вместо того чтобы потемнеть от преступной злобы, человек Лодыгин почему-то весело улыбнулся:

– Вы-то мне и нужны. Я как раз собрался идти в милицию. Сейчас я вам всё объясню. Дело в том… В общем, я – не я, то есть я действительно Лодыгин Николай Николаевич, но…

– Хватит заговаривать зубы. Где мальчик, Филиппов Саша, десять лет, ученик третьего класса «Б» шестидесятой школы Октябрьского района города Ленинграда, прописан по этой улице?

Лодыгин заволновался и потряс рукой с чемоданом:

– Я знаю, только скорей. Идёмте.

И три тени, маленькая, большая и средняя с чемоданом в руке, бросились по ступенькам вниз.

Голос из темноты подземелья перечеркнул моё «нет» крестом.

– Смерть шпиону. – Дуло сместилось влево, и теперь его страшный глаз лежал на линии моего сердца. Я видел, как белый палец давит на спусковой крючок.

Грохнул выстрел, из дула прыгнула смерть, но добраться до меня не успела – дорогу коварной пуле перебежала рыжая тень.

Из камня брызнули искры – это вышибло из руки пистолет.

Глаза мои превратились в блюдца – я узнал своего спасителя. Ботинок, рыжий, тот самый, что крутил точильное колесо.

Дальше пошла полная чехарда. С неба упали:

1) Женька Йоних;

2) тот самый старик-точильщик; хотя он был сейчас без бороды и усов и одет был в пиджак и брюки, я его всё равно узнал;

3) Василий Васильевич с болтающимся на шее ключом;

и самое удивительное:

4) таинственный человек Лодыгин, из-за которого все мои несчастья и приключились.

– Где он? – спросил бывший хозяин точила.

– Вот он, даже живой, – ответил ему Василий Васильевич, показывая на меня пальцем.

– Да не Филиппов, Филиппова я и сам вижу. Этот, который стрелял. Двойник.

Все посмотрели в угол, откуда в меня стреляли. Василий Васильевич посветил фонариком. Кроме кучи какой-то ветоши и попирающего её рыжего башмака, в углу ничего не было.

Точильщик (бывший), насупившись, поспешил туда. По пути он подобрал пистолет – орудие несостоявшегося убийства, – поднял не просто, а обернув в носовой платок, чтобы не стереть отпечатки пальцев.

Пистолет он убрал в портфель, следом за пистолетом в портфель отправился и ботинок.

– Весёленькая картинка. – Двумя пальцами, как мёртвую гадину, он поднял над землёй тряпьё.

Я вздрогнул и посмотрел на Лодыгина. Нет, он стоял живой, а то, что держал на весу точильщик, было сморщенной надувной куклой, из которой улетучился воздух. Но фигура, лицо, одежда, в которую был одет манекен, – всё было как у Лодыгина. Даже глухарь на шляпе.

Бывший точильщик внимательно осмотрел чучело.

– Прокол, – сказал он, показывая дырочку на запястье. – Это я его случайно подмёткой. Гвоздик там у меня, всё забывал подбить.

Он убрал манекен в портфель. Потом подошёл ко мне и протянул руку. Ту, которая была без портфеля.

– Капитан Жуков.

На капитана он был не похож: ни трубки, ни через глаз повязки – ничего такого у этого капитана не было. Даже шрамов от акульих зубов. Но всё равно я сунул ему ладонь и скромно ответил:

– Саша.

Он пожал мою руку и пристально посмотрел мне в глаза:

– В общем, так, Александр. За проявленные мужество и отвагу объявляю тебе благодарность от всего нашего милицейского коллектива и от себя лично. А вы, товарищ директор, отразите это в приказе по школе и объявите на пионерской линейке.

При этих словах Василий Васильевич щёлкнул скороходовскими каблуками и вытянулся по стойке смирно:

– Служу Сове…

– Отставить, – сказал капитан Жуков, – сейчас можно без этого.

Он снова посмотрел на меня:

– А ведь я поначалу подумал, что ты тоже… – Он легонько тряхнул портфелем. – Ты уж не обижайся за то, что я тогда во дворе. Работа такая. Договорились? – Капитан улыбнулся и показал на Женьку. – Друг у тебя хороший. Смелый парень, толковый. – Он посмотрел на часы. – Идёмте, товарищи. Время позднее, а нам ещё надо о многом поговорить. Правильно, товарищ Лодыгин?

Чемодан лежал на столе. За столом сидел капитан Жуков и стучал по клавишам «Ундервуда». Остальные расселись кто где – директорский кабинет был большой, и стульев хватило всем.

Говорил в основном Лодыгин – под пулемётный стук «Ундервуда», на котором капитан Жуков фиксировал