Каждый делает свое дело. Очень квалифицированно. Наверное, отсюда и спокойствие.

Было бы свинством не упомянуть, что в кухне нас сразу же покормили — и свежей рыбкой, и вареными куриными потрошками, и чем-то неизвестным, но очень сладким...

Это у нас было вроде второго завтрака. Мы еле отвалились... Кухня вообще вся на ушах стояла — готовилась к сегодняшнему приему русских депутатов Государственной Думы.

Но самым забавным мне показалось, что все подвальные службы — склады, прачечные, кухонные отсеки, судомойки, ремонтные мастерские, подсобные помещения, душевые для обслуги — были разгорожены корабельными металлическими дверями с противоводными и противопожарными устройствами и запорами! Ну точь-в-точь как на нашем судне «Академик Абрам Ф. Иоффе».

Я сказал об этом Соксу, а тот добавил, что это не только против воды и огня, но и против возможного терроризма. И рассказал, что служба безопасности Президента иногда дает прессе описание, например, президентского лимузина — дескать, его и пуля не берет, и взрывчатка! И про то, как во время движения лимузина с Президентом этот лимузин связан с сопровождающей вертолетной группой, а все агенты, охраняющие Президента, находятся в прямом контакте с летчиками!

Не делается тайны и из того, что перед ИНАУГУРАЦИЕЙ (засранец Сокс даже не удосужился объяснить мне, что это такое!) перед трибуной, с которой выступает вновь избранный Президент, ставится пуленепробиваемое стекло, а сам Президент стоит на огромной и тяжеленной металлической плите, под которую невозможно подложить бомбу!..

— Елки-палки! — говорю я Соксу. — Ты же сам мне втолковывал, что это секретные сведения! На кой ляд их журналистам выбалтывать?!

— А специально! — отвечает Сокс. — Чтобы отбить охоту к покушениям. Чтобы кому-нибудь не показалось, что Президента так уж легко и шлепнуть...

— И однако! — сказал я. — Мне еще в Нью-Йорке мой друг Тим Истлейк говорил, что недавно один мудак обстрелял таки ваш Белый дом!..

— А-а-а... Так это Франциско Дюран! — говорит Сокс. — Так ему же и дали за это тридцать лет тюрьмы!..

Затем он поднимает голову и — чтоб мне с места не сойти! — СМОТРИТ НА ЧАСЫ, ВИСЯЩИЕ НАД ДВЕРЬЮ, и говорит:

— Кыся! Уже пять минут третьего, а у нас же в два свиданка с Зямой и Жужей!!!

Я чуть в осадок не выпал... Вот где он меня сделал как Котенка!..

— Сокс, е-мое! Ты чего, можешь время на часах узнавать?!

— Запросто, — отвечает Сокс и мчится обратно.

— Ты куда? — кричу я ему вслед.

— Подожди меня здесь! — отвечает Сокс и убегает. Сижу, жду. Возвращается Сокс — волочет здоровенный кусок вареного мяса с косточкой.

— Ты не лопнешь? — спрашиваю. — Только что же пожрали...

— Это я Зяме с Жужей. Не с цветами же к ним идти! — отвечает Сокс, еще раз смотрит на часы и бежит к выходу в сад.

И вот эти часы не дают мне покоя! Обзавидовался я с головы до ног...

— Может, ты и читать умеешь? — спрашиваю я на бегу.

— Нет, с этим у меня плохо... Челси в детстве учила меня, учила, но... Видно, Бог не дал. Ты быстрее бегать можешь?

— Не видишь — хромаю?! — А самому так обидно, что я в часах ни хрена не петрю, — хоть плачь!

— О черт! Опаздываем же... Прибавь шагу! — ворчит Сокс и волочет это дарственное мясо.

Прибегаем в южную часть сада, к тому самому толстому дереву, которое говорит по ночам разными голосами, — сидят наши Киски! Зяма и еще одна тощенькая бежевенькая Кошечка.

Сокс так галантно кладет к их ногам мясной кус и пытается церемонно поклониться, как и положено интеллигентному Коту.

Но Зяма говорит ему:

— Да погоди ты! Всему свое время...

И они вдвоем с Бежевенькой начинают жрать мясо с быстротой электрической мясорубки «Мулинекс». У Тани Кох в Мюнхене такая была.

Мы и глазом моргнуть не успели, как от мяса осталась только тщательно отполированная косточка. Кошки облизнулись, наспех привели себя в порядок, и Зяма говорит нам:

— Привет, ребятишки! Это Жужа — моя приятельница. Мы только что от телевизора. Там передавали, что сегодня у вас в Белом доме будет прием депутатов из России. Полагаю, вам тоже придется там присутствовать, а следовательно, времени у нас в обрез. Ну-с... Начнем, пожалуй!

И без дальнейших проволочек становится в классическую позу Кошки, предоставляющей себя Коту в полное его распоряжение!

Жужа смотрит на Зяму, уже готовую к употреблению, секунды три стеснительно переминается с лапы на лапу, а потом принимает позу Зямы и вопросительно смотрит на меня.

От такой деловитости я слегка ошалел и желание трахаться у меня резко поубавилось.

Честно говоря, мне и сначала ЭТОГО не так уж хотелось — голова была занята этим приснившимся мне Маймонидесом и вообще каким-то предчувствием, что сегодня вечером должно что-то произойти такое, чего я пока объяснить не могу...

Гляжу на Сокса — он тоже малость подрастерялся. Хотя пипка у него — торчком, хвост — трубой, и ему жутко хотелось бы повторить вчерашнее!..

— Я думал, что мы сначала немного «поиграем»... — робко, так говорит Сокс, не находя другого названия обычной нежно-сексуальной прелюдии.

— Нет, парни! Вы просто не в своем уме! — возмущенно говорит Зяма. — Нас, как порядочных Кошек, еле-еле отпустили на полчаса, а вы...

— Ну хорошо, хорошо... — упавшим голосом соглашается Сокс.

* * *

Трахнули мы их, конечно...

Сокс под конец совсем распоясался — попросил у меня разрешения трахнуть еще и Жужу. Ему сейчас все было в новинку.

— Мне-то что? — говорю. — Валяй. Бог в помощь.

«Ни любви, ни тоски, ни жалости... Даже курского соловья...» — в таких случаях наизусть читал Шура. Хотя при чем здесь соловей, я до сих пор понять не могу!

Короче, от этой американской деловитости и спешки я не получил ни малейшего удовольствия. Цитирую киевско-мюнхенскую Кошку Цилю: «Как говорят в Одессе: чтоб — ДА, так — НЕТ!»

Тут еще этот испанский сон с Шурой и бронзовым Маймонидесом в башке, предчувствие чего-то на сегодняшнем вечере... Нужна мне была эта Жужа, как рыбе зонтик! Может, старею?..

А если это «сон в руку»? Мне Водила как-то объяснял про такую примету, но я подробности подзабыл... Хорошо бы сейчас найти Ларри Брауна и попросить его соединить меня с Нью-Йорком — с Тимом и Рут. Может, у них там чего-нибудь проклюнулось?

Хоть бы нашли мне они этого Конгрессмена вечером! Вероятно, что он что-то знает про Шуру... И бронзовый Маймонидес мне как-то в душу запал... Что бы все это значило?

А то трахаемся, как идиоты, с этими торопливыми вашингтонскими поблядушками, а дело, ради которого я и приехал сюда, — на месте стоит.