Чтобы спуститься с крыльца, надо было миновать хозяина:

– Э, постой…

Владимир Александрович обернулся. Голос хозяина звучал тревожно:

– Это не я. Это они…

Рядом с дорожкой, в траве, темнело пятно – если не знать, что там кровь, ни за что не обратишь внимания.

– Видели?

Виноградов ощупал взглядом мясистое, встревоженное лицо.

– Это они… Я не мог помешать! Видели?

Надо же, когда припечет – все они тут вспоминают, как по-русски разговаривать. Почувствовав мстительную радость, майор пожал плечами:

– Разберутся. Кому следует.

– Но вы подтвердите?

Виноградов опять пожал плечами и не прощаясь двинулся дальше.

– Садись, – за калиткой уже ждал Шамиль.

Очки по-прежнему скрывали половину его лица, и как раньше ни черта за ними было не разобрать.

Выехали быстро и без сопровождения, на одной-единственной «ниве»: водитель, автоматчик, Шамиль, да сам Виноградов. Почему – Владимир Александрович так и не понял, а уточнять что-то не осталось ни сил, ни желания.

Когда машина покатилась по пыльному, пустому шоссе, Владимир Александрович все же не выдержал и обернулся.

– Забыл что-то?

– Нет. К сожалению…

Дорожный знак на выезде отсутствовал.

Досадно! А Виноградов надеялся прочитать хотя бы название остающегося позади населенного пункта.

Ничего… Добраться бы до своих, а там разберемся.

Издали коттеджи смотрелись совсем по-европейски: черепица на крышах, флюгеры, красный и белый кирпич.

Просто, Швейцария какая-то. Или даже австрийские Альпы…

За одним из заборов Владимир Александрович увидел свежие штабеля досок, а чуть дальше обратил внимание на приоткрытый контейнер с импортными стеклопакетами и торчащую в небо стрелу автокрана.

Очевидно, некоторые дома ещё достраивались.

– Нравится? – Тон у Шамиля был не совсем обычный.

– Красиво.

– Да… За год появилось. Даже меньше.

– После войны? – Удивился Виноградов. И все же спросил:

– А что это вообще такое? Интересное место.

Шамиль изобразил на лице улыбку и заговорил, тщательно подбирая слово за словом.

Судя по его обьяснениям, в красивых и уютных коттеджах образцово-показательного городка жили сплошь родственники нынешнего республиканского министра финансов.

А до ввода российских войск тут вообще ничего не было: поля, водокачка, да какой-то совхозный сарай, сгоревший при первой же бомбардировке… Но потом боевые действия закончились, и Москва, послушно приступила к выплате различных компенсаций победителям.

Как водится, перечисление федеральных средств на восстановление разрушенной экономики происходило под неусыпным контролем дюжины министерств и ведомств с обеих сторон.

В том числе, и министерства финансов республики.

– Теперь понятно?

– Понятно.

Бюджетные деньги в России-матушке умеют разворовывать не хуже. Генеральские дачи, приватизация, квартиры для депутатов… Но возвести сразу целый городок, да ещё на глазах десятков тысяч беженцев и бездомных?

– И вы терпите?

– Каждый устраивается, как умеет.

В голосе Шамиля не было даже намека на осуждение. Впрочем, зависти не было тоже, и это Виноградову почему-то понравилось…

Некоторое время ехали молча.

Потом сосед обернулся к Владимиру Александровичу:

– Слушай, насчет утра… – он махнул рукой куда-то назад. – Я рад, что все хорошо закончилось.

– Хорошо? – Виноградов представил окровавленный затылок убитого.

– Слушай! Могла вообще быть стрельба… За такие деньги, понял?

– А мальчишка-то тут при чем?

– Он не мальчишка! – Вскинулся Шамиль. – Он – солдат, понял? Он сюда воевать приехал, с оружием,понял? А не в гости…

– Его не спрашивали. Его послали!

– Ну и что?

Конечно, всегда есть выбор. Но… иногда его нет.

– Пленных убивать нельзя.

Шамиль оскалился:

– Да? И бить нельзя? Слушай, и пытать?

– Нельзя.

Машину затрясло на камнях, но собеседники этого не замечали.

Шамиль сорвал с лица очки и почти вплотную приблизился к Виноградову:

– Видишь? Видишь, да?

Уродливый шрам на месте глаза, мертвая кожа…

– Нравится?

– Нет, – честно признал Владимир Александрович.

– Осколок в руку, осколок в грудь и третий – вот сюда… Слушай! Я тогда на похороны отца приехал. Он человек уважаемый был, много народу собралось, даже из других районов. А ваши узнали – и по кладбищу! Сначала накрыли ракетами, а потом уже вертолеты прошлись, понял? Понял?

Виноградов кивнул, но Шамиль даже не обратил на это внимания:

– А знаешь, кто это сделал?

– Нет.

– И я не знаю! – Откачнулся собеседник. – Но наверное, такой же сопляк, как тот, сегодняшний… Может, даже и он сам, а?

Владимир Александрович опустил глаза.

Чертова война! У каждого, кто её пережил, навсегда останется собственная правда, оплаченная своей или чужой кровью.

Ведь сказано: только мертвые сраму не имут.

И еще: не судите, да не судимы будете…

Виноградов выучил много всяких красивых слов, но сейчас все они прозвучали бы некстати.

– Ох, так его душу!

На очередном повороте водитель резко вывернул руль вправо, и Владимира Александровича навалило на соседа:

– Извини.

Шамиль не ответил. Восстановив утраченное равновесие, он сразу же снова надел темные очки и отодвинулся от Виноградова.

Тот тоже поставил между ног оказавшийся на полу чемоданчик, сел поудобнее и принялся разглядывать горы за окнами автомобиля.

– Вы все виноваты… Все.

Виноградов обернулся: в голосе Шамиля больше не было ни злобы, ни истерики. Он говорил так, как рассуждают о чем-то обыденном и уже давным-давно известном, не требующем доказательств.

– И женщины? И дети?

– Да, – собеседник переложил автомат на колени. – Слушай, я до войны, в институте даже хотел жениться на одной москвичке. Но теперь… Ненавижу! Ненавижу вас всех.

Виноградов припомнил вчерашние фотографии на экране телевизора:

– И журналистов? Этих, которые заложники?