«Золото». Каждый раз, закрывая глаза, он представлял на экране это название, написанное жирным курсивом 28-го размера. С «Черным и Белым» такого не случалось. Это был хороший знак. Его американские поклонники будут в восторге, если кто-нибудь из них доживет до того времени, когда он закончит писать эту книгу. Если он сам будет еще жив. Или, быть может, «Черный, Белый и Золотой»? Нет, это походило на название юридической фирмы. За подобную литературу он тоже не брался. Никаких судебных драм или чего-то узкоспециализированного. Слишком многое пришлось бы изучать. Слишком высока вероятность допустить много ошибок. «Черный и Золотой» или «Золотой и Белый». «Белое на Белом с Черным или Золотым». Черт возьми!

Шай никогда не спрашивала отца о творчестве. Либо ей было неинтересно, либо она просто не хотела доставать его.

– Эй, пап, хочешь сходить в кино? – спросила она.

– Я думал, ты заболела.

Он достал тряпку из раковины и вытер крошки от сэндвичей со стола.

– Я чувствую себя достаточно хорошо, чтобы посмотреть фильм.

Шай вытащила из школьной сумки банку кока-колы и открыла ее. Венди не разрешала держать газировку в доме. Чем, по ее мнению, Шай питается – воздухом?

– Я собирался позвонить и узнать, как там поживают твои сестры, но уверен, что они предпочли бы, чтобы я этого не делал.

Старшие сестры Шай – двадцатидвухлетняя Хлоя и Анна, которой исполнился двадцать один, – жили в Оксфорде, где они окончили университет и теперь работали в лаборатории. Они были помешаны на науке и крайне пренебрежительно относились к отцу, матери и младшей сестре. Особенно они не одобряли переезд в Нью-Йорк.

– Я схожу с тобой на фильм, только если мы пойдем в тот небольшой кинотеатр и купим те крошечные шоколадные конфеты в белой глазури.

– Подожди минутку… – Шай посмотрела расписание сеансов в телефоне. – Есть один фильм в час дня. Кажется, мы на него еще успеваем. Он начался всего три минуты назад. Потом уберешь крошки, оставь их. Давай, папа, пойдем скорее.

– И вот внезапно мы уже опаздываем, – проворчал Рой, но в глубине души он был благодарен. Если бы Шай оставила его одного, Рой бы посчитал, что обязан сделать еще одну попытку, хоть и безо всякого вдохновения.

Они поспешили в кино.

– Не съешь их все, пока трейлеры не закончатся, – прошептала Шай, когда Рой снял целлофановую обертку со своей коробки конфет.

– Тише! – Рой опустился на свое место. – Ты же должна быть в школе, помнишь?

Шай не предупредила его, что это была французская комедия о двух скучающих подростках, которые пробрались на круизный лайнер с целью потерять девственность. Трейлеры тоже были c пометкой «18+», там были голые люди, пьющие вино и бросающие друг в друга овощи. Рой затаился в своем кресле и представил себе заголовок: «Автор-извращенец похищает дочь из школы и заставляет ее смотреть французский фильм с откровенными сценами».

Шай толкнула его локтем:

– Все в порядке, папа. Здесь больше никого нет.

Фильм начинался сценой, в которой один из мальчиков нянчился со своим младшим братом. Они смотрели по телевизору странный старый фильм под названием «Красный шар». Воздушный шар покачивался из стороны в сторону и летел над одним из жилых кварталов Парижа. Его веревка зацепилась за дерево, и на фоне голубого парижского неба стал отчетливо виден ярко-красный цвет шара.

«“Красный”, – подумал Рой, – не “Золотой”, а “Красный”».

Звучит музыка. Вступает говорящий кот. Слышится реплика кота. Он сидит в кресле и ест спагетти из хозяйской миски. Насытившись, кот отрыгивает, вежливо прикрывшись лапой. Конец. До окончания оставалось еще немного времени, и было бы неплохо вставить музыку. Нужно было переключить внимание публики с отрыжки на что-то менее отвратительное. Но на что?

Стюарт любил свою работу, ему все прекрасно удавалось. Кроме того, он получал за нее возмутительно хорошие деньги, учитывая, насколько это было легко. Гастроли были намного сложнее, но он скучал по ним и по группе.

– Как делишки? – Робби всегда отвечал на телефонные звонки одинаково.

– Который сейчас час в Австралии? Извини, если звоню в неподходящее время. Я просто никак не запомню, какая у нас разница во времени, – объяснил Стюарт. Он все время звонил Робби и Джоджо, как одинокая бывшая подружка, которая хочет узнать, как дела. Стюарт с равным удовольствием слушал о прелестях холостяцкой жизни или о ее превратностях (и тогда его собственная казалась особенно приятной) – в зависимости от того, в каком состоянии в этот момент находился собеседник.

– Да я сам понятия не имею, который там час. Я не в Австралии. Я в гребаной Индонезии, чувак, на каком-то острове, название которого мне даже не выговорить. Волны здесь просто крышесносные, и еда тоже. Мне здесь очень нравится. Вода настолько теплая, что появляется ощущение, будто у меня растут щупальца. Я словно занимаюсь серфингом в гребаной ванне.

Теперь у Робби был австралийский акцент, что немного раздражало, так как он был из Парк-Слоупа, который находится в западном Бруклине. Стюарт все ждал, когда Робби заговорит своим обычным голосом, но прошло уже много лет, а этого так и не случилось. Он даже записал небольшой альбом, где была песня под названием G’Day, Kanga[25], в которой музыкант-абориген играл на диджериду – духовом музыкальном инструменте аборигенов Австралии. Она так и не попала в американские чарты.

– Если ты предлагаешь снова собрать группу и играть на фестивале в Коачелла, то извини, старик, мне нужно заняться серфингом.

Стюарт рассмеялся:

– И не мечтай. Нет, на самом деле я просто звоню узнать, как дела. Сейчас у меня обеденный перерыв, но я не голоден, поэтому решил вместо обеда позвонить тебе.

Он несколько раз крутанулся в кресле.

– Есть какие-нибудь новости кроме волн?

– Чувак, в том-то и дело. Я и есть волна.

Стюарт подождал, пока Робби скажет что-нибудь нормальное.

– Как поживает твоя жена?

– Мэнди… На самом деле все стало еще хуже. – Стюарт никогда не был до конца уверен, нравится ли Мэнди Робби и Джоджо или они ее недолюбливают. Но потом он подумал и решил, что ему все равно. – Она совсем плоха.

Мертвая тишина.

– Алло?

– Я здесь, приятель, я здесь. Господи, – Робби выругался, – я искренне сожалею.

– Все в порядке. Мне просто жаль ее. И Теда тоже.

Однако это было не совсем так. Ему нравилось быть хорошим родителем, заботиться о сыне, ходить вместе за мороженым и учить Теда кататься на скейтборде. Теду, похоже, тоже нравилось. Время, проведенное с мамой, сводилось к встречам по утрам на большой кровати в кухне, когда Тед только просыпался, или по вечерам, когда он уже находился в полусонном состоянии (Мэнди же пребывала в нем постоянно).