это совсем другой мир! А в голове стучало, в груди жгло. Рассудок отказывался повиноваться – снова нахлынуло. Но теперь это были не воспоминания, теперь это было глубинное, инстинктивное, потаенное.

Он протянул руку, положил ее мягким движением на плечо самке и, преодолевая тошноту и брезгливость, принятул слизнячку к себе, запрокинул ей голову, вгляделся в прозрачные глаза. В голове загудело сильнее: они такие же! они точно такие же! надо лишь представить себе, что они нормальные существа, с которых содрали… нет, с которых сама слезла чешуйчатая кожа, сошли хитиновые покровы! они просто обнажены до предела! обнажены больше, чем это можно представить! а так – нормальные существа! а какие у нее глаза – и неприятно смотреть в них, и выворачивает от отвращения… и притягивает вместе с тем, завораживает! Гун не понимал, что с ним происходит, он был как в дурмане.

Ольга не спала всю ночь. Она лежала в платке с закинутыми за голову руками и мечтала. Мечты ее были просты и приятны. И главное, верилось, что они не рассеются с рассветом. Ведь есть же на белом свете справедливость! Есть, наверняка есть!

Мечты ее состояли из двух частей. В первой грезилось какие именно муки выпадут на долю изменщику Бату. Во второй – какого отличного парня она встретит в самое ближайшее время и как они на славу и на зависть всем заживут!

Ват лежал в соседней палатке с Диной, Энн и Лайзой. Всем четверым было хорошо, Ольга не сомневалась в этом. Но ей наплевать! И пускай Бат хоть тысячу раз ей втешмяшивает в голову, что никакой он не изменщик, а самый простой, нормальный мормон, ей это до фонаря! Когда они жили там, в университете, Бат и не заикался про своих жен! А она и словечка-то этакого не слыхала – мормон! Выдумки все это! Специально придумывают, чтобы бабам мозги закручивать! Эх, правы были подружки по курсу, не к добру это – с красавчиками связываться, ох, не к добру! Но теперь-то все, конец приключениям, конец мытарствам! Чтоб его до смерти замучили эти ненасытные женушки, чтоб ему околеть в их объятиях! А она… Она не пропадет – еще три дня назад на нее заглядывался негр-верзила у бензоколонки. А месяц назад? ах, что это был за мулатик, ну просто конфетка! Нет, нет, только не связываться с этими чертовыми красавчиками, ну их! Вокруг них всегда вьётся столько бабья, что не одна, так другая в гроб сведет, ну их!

Мысли у Ольги были путанные, обрывочные, реальность перемежалась с мечтами, грезы с тем, что было на самом деле.

Ей уже и впрямь казалось, что негр-верзила тогда, на бензоколонке, не просто подмигнул ей, а прижал в уголке, ласкал, шептал на ухо что-то сладко-похабное, мял, терзал… она словно наяву почувствовала его горячие ладони на своих грудях, бедрах, выгнулась, застонала… но все было наваждением. И она снова расслабилась, раскинула руки угодив прямо в нос спящей рядышком Матильде. Та глухо буркнула нечто неразборчивое, наморщилась, но не проснулась – она вчера крепко приняла, дорвалась до пойла, даже Бату досадила пьяной навязчивостью и дуростью-он вышвырнул ее из своей палатки как блудливого котенка. А Лайза навесила пинок вдобавок, чтоб лучше катилась. Что поделать, любимые женушки Бота иногда не слишком любовно относились друг к другу. Ну и черт с ними со всеми! Ольга выругалась мысленно. Она теперь свободная, все, заметано! Вот сейчас встанет, пойдет ополоснется в реке и… тю-тю! только ее и видали! Надо вот только прихватить с собою еды, питья да деньжат немного из Батовой сумы, он не обеднеет, он даже если и вовсе разорится, так его будут содержать любимые женушки, эх, мормон хренов! Ольга приподнялась, потянулась. С брезгливостью оглядела побитую Матильду. Вид у той был неважный: под левым глазом синячище, нос распух, налился краснотой, одна нога голая, другая в полуспущенном драном чулке, какие-то жухлые листья на бедрах – Матильда вчера, прежде чем наклюкалась до предела, развлекала их, показывала стриптиз, потом изображала из себя дикарку-соблазнительницу, а потом… – вид был еще тот, левая грудь выбилась из полупрозрачной повязочки, у самого соска краснел отпечаток чьих-то губ помада поблескивала, а кожа была серой и пожухшей как и листва. Ольга презрительно усмехнулась и отвела взгляд. Пора! Пора завязывать со всей этой компанией! Они все больше опускаются, с ними добра не жди! Недаром Бата выгнали из мормонской общины, недаром! Там поддавал не терпят. Правда, поначалу прощали, обязывали исправиться… Но куда там! Ведь Бат приучился пить в Москве, когда учился в университете, а московская школа выучки пить на всю жизнь! Это вам, мормоны и мормонши, не Гамбург и не Лас-Вегас, чтоб и им пусто было! Это всем школам школа! Особое веселье пошло с девяносто третьего года, когда для пущей реализации бормотуху и пивко начали завозить прямо в школьные и детсадовские столовки. Вот житуха была! Но Ольга не втянулась, ее всегда на родине считали паршивой овцой – не такой она была как все! А Бат, хоть издалека приперся науки постигать, с ходу влился во всеобщее веселье, а после третьего курса не вылезал из комфортабельного вытрезвителя для иностранцев, того самого, что на Лубянке отгрохали. И-эх, было ли все это или только привидилось, Ольга уже не понимала. Она понимала другое – надо бежать! Ну сколько еще можно вести такой, образ жизни?! Кто они?! Бродяги! Жалкие и ничтожные бродяги! Их не то что мормоны, а вообще никто за своих не считает – падаль, мусор, отбросы общества!

Она выползла из палатки, прищурилась – на дворе было светло. Хотя какой тут двор! Лес, овраги, обрыв, река какая-то. А вот какая?! Ольга не стала это выяснять. Она на ходу сбросила майку с цветастой надписью «Даешь всем!». А больше ничего и не было, сандалии остались в палатке Матильды, шорты у Бата. Но это было ерундой, потом она соберется, прикинется! Ольга подбежала к обрыву. Но не стала прыгать вниз, в воду, а тихохонько сползла по глинистому склончику, оцарапала какой-то высохшей веточкой грудь, но не расстроилась – вода была теплой и вместе с тем освежающей, приятной. Она с головой погрузилась в воду, расслабилась и подумала, как бы хорошо вот сейчас, прямо в этот миг стать рыбкой, вильнуть хвостиком и уплыть ото всех земных забот и хлопот.

Вот только воздуха ей не хватило, пришлось выныривать.