Но вскоре стало понятно, что возвращение на Родину равносильно самоубийству: «возвращенцев» ожидала не радостная встреча с родными, а разговор со следователем НКВД. А после беседы на Лубянке была высока вероятность того, что всю оставшуюся жизнь человек мог провести на Колыме. Но Зина рвется на родину. Сколько раз она сетовала на то, что ее художество никому во Франции не нужно. Чувство постоянной неуверенности в завтрашнем дне угнетало художницу. Она хотела возвратиться, но страх новой перемены, болезни и возраст вставали непреодолимым препятствием.

«Меня до сих пор не покидает чувство обиды за то разорение семейного очага, что принесла в мою жизнь русская революция», – однажды сказала она в сердцах. Ее переполняла обида на то, что она оказалась оторванной от своих корней, от своей земли, от родного дома, своих детей и старой больной матери.

Друзья художницы делали все, чтобы Серебрякова осталась в Париже. Но Зина не может жить без детей! Были подключены все связи, пущены в ход взятки чиновникам. И в итоге удалось забрать в Париж сына Сашу, а еще через несколько лет – и Катю. Женя и Таня остались в России. Зина им писала письма. Но в 1940 году в оккупированном фашистами Париже ей, чтобы выжить, пришлось принять французское гражданство. Ни о какой переписке уже не могло быть и речи. Лишь спустя 36 лет, в 1960 году, Женя и Татя смогли встретиться с мамой и заново познакомиться со своими парижскими братом и сестрой.

Со временем в Париже Зина получила известность как мастер портретной живописи. Заказы ей поступали из Лондона, Берлина, Брюсселя.

На Родине же творчество Зинаиды Серебряковой очень долго оставалось незамеченным. Только в 1965–1966 годах была устроена ретроспективная персональная выставка художницы, прошедшая с огромным успехом в Москве, Ленинграде и Киеве.

Зинаида Серебрякова умерла в Париже, в 1967 году, в возрасте 82 лет. Похоронена на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа.

Шарлотта Саломон (1917–1943) – художница страшной судьбы. В 26 лет она погибла в Холокосте. Известность она приобрела в период с 1941 по 1943 год, когда создала экстраординарную серию автобиографических рисунков гуашью. Большая часть этих картин (около 770) составила уникальную книгу рисунков и текстов – «живописную автобиографию», названную художницей «Жизнь? Или театр? Оперетта». В ней художница изо дня в день воссоздавала «музыкальную драму» своей жизни, начинающуюся еще до ее рождения в 1917 году, где воспоминания детства и юности в Берлине переплетаются с реальностью жизни во Франции, а также мечтами и фантазиями.

В 1943 году она была схвачена нацистами на юге Франции, где жила все эти годы, скрываясь от ареста. После прибытия эшелона с евреями в Аушвиц, она сразу же попала в газовую камеру вместе с еще не родившимся ребенком. Она была на пятом месяце беременности.

Шарлотта родилась в Берлине, и ей было 16 лет, когда нацисты пришли к власти. Она отказалась ходить в школу и оставалась дома. Удивительно, что при квоте 1,5 %, установленной для евреев для поступления в университеты, Шарлотте удалось в 1936 году поступить в Берлинскую академию художеств, но уже в 1938 году с усилением антисемитской кампании она была отчислена. Отец Шарлотты в этом же году после «Хрустальной ночи погромов» (В ночь с 9 на 10 ноября 1938 года во всех городах Германии громили еврейские дома и магазины, жгли синагоги, убивали женщин и стариков, мужчин отправляли в концлагеря. Этот погром был срежиссирован лично Гитлером и Геббельсом. – Ред.) был на короткое время интернирован в концлагерь. После его освобождения семья решила покинуть Германию.

Шарлотта отправилась с бабушкой и дедушкой на юг Франции и поселилась возле Ниццы в поместье американки Оттилии Мур. Тогда в 1939 году это место казалось надежным убежищем от нацистов. Однако глубокая депрессия бабушки закончилась самоубийством, и тогда Шарлотта впервые узнала, что и ее собственная мать покончила с собой, когда девочке было 9 лет. То же самое произошло и с ее тетей Шарлоттой, и с прабабкой по материнской линии. С этого момента Шарлотта бормотала и ночью, и днем: «Я ненавижу их всех!» и эти слова адресовались не только фашистам. Словно не достаточно было внешней угрозы – теперь девушку стало преследовать изнутри семейное проклятие.

В одном из последних писем она писала: «Моя жизнь началась тогда, когда бабушка решила взять свою, когда я узнала, что то же самое сделала вся семья моей матери, и когда глубоко внутри себя я почувствовала ту же тягу к отчаянию и к смерти». А в книге записала о себе в третьем лице: «И она обнаружила, что стоит перед вопросом: покончить с собой или предпринять нечто безумно эксцентричное… Война продолжала бушевать, а я сидела у моря и глубоко заглядывала в человеческие сердца. Я была моей мамой, моей бабушкой – да, я была каждым персонажем, возникающим в моей пьесе». Уже живя в пустом доме под Ниццей, она там и начала свою знаменитую теперь серию автобиографических рисунков и в течение двух лет, работая с лихорадочной интенсивностью, нарисовала более 1000 гуашей. В них был элемент фантастики, но все главные события ее жизни сохранялись. Шарлотта отдельно написала, какая музыка должна сопровождать демонстрацию ее рисунков, что должно было усилить драматический эффект всего цикла. Последние рисунки Шарлотты неистовы и экспрессивны, она словно знала о своей судьбе и стремилась как можно быстрее закончить свою работу.

С 1971 года работы Шарлотты Саломон находятся в Еврейском музее в Амстердаме.

1981 году вышло в свет полное издание книги «Жизнь? Или театр?» под редакцией Джудит Герцберг. Тогда же при участии Герцберг режиссер Франц Вайс снял художественный фильм «Шарлотта».

У этой истории прекрасное начало и невероятно печальный конец. «Мое знакомство с Лидией Мандель произошло летом 1975 года, в Париже, – рассказывает профессор математики Виталий Мильман. – В свое время она была известной художницей. Была дружна с Маяковским и Пикассо. А познакомились мы с ней так. Моей знакомой – молодой парижской художнице В. – нужны были холсты. На новые не было денег. Поэтому хозяйка одной художественной галереи предложила нам воспользоваться старыми холстами, в большей части они содержали неоконченную (или даже законченную) живопись. И предполагалось, что В. будет писать по ним. Жестоко, не правда ли? Такие старые холсты – свои! – и предложила нам Лидия Мандель.