туберкулезом. Убежище находилось в Большом Спасском переулке. В него Марфо-Мариинская обитель помещала безнадёжно больных бедных женщин. В течение года сестры ухаживали за 65 пациентками, 35 из них выздоровели. С началом Первой мировой войны в Иверской общине начали формироваться добровольческие бригады из священников, врачей и сестёр милосердия. Они развертывали полевые стационарные госпитали на фронтах Западной Украины и Бессарабии. Надежда Александровна на фронт не выезжала, обеспечивая деятельность общины в Москве. Дел хватало: формирование полноценного сестринского состава бригад, контроль за работой сестёр, хозяйственные заботы.

Длительное перенапряжение (бессонница, переживания, перегрузки) скоро сказались на здоровье настоятельницы. 15 июня 1915 года Надежды Александровны не стало. Прожила она только 43 года.

В заключение надо сказать, что в отличие от большинства старых московских зданий, истории которых новые владельцы не знают и не хотят знать, в Детской клинической больнице № 20 помнят истоки своего прошлого. И в 1996 году здесь отметили 100-летие Иверской общины. Многие сотрудники больницы интересуются историей и литературой, любят произведения A. C. Пушкина. Больница поддерживает связи с потомками гениального поэта.

Вычеркнутая страница. И. Η. Кнебель, основатель издательства, выпускавшего с конца 1890-х годов книги и альбомы по русскому изобразительному искусству родился в заштатном галицийском городке Бучач. В тринадцать лет он ушёл из дома, поссорившись с отцом. В двадцать с небольшим окончил Коммерческий институт в Вене и двинулся в Россию, охваченный фатальной страстью к искусству (коммерция, а до нее медицина не интересовали его).

В Москве Иосиф Николаевич устроился в магазин иностранной книги Девриена. Изучал русский язык, что давалось ему легко (к концу жизни знал четырнадцать иностранных языков), знакомился с русской живописью и русскими музеями. Но жил он одной мыслью – о создании издательства. Как-то во дворе будущей Третьяковской галереи «изловил» её основателя и представился как австрийский подданный, любитель русской живописи. Обрушив на Павла Михайловича свои длительные раздумья о величии (и безвестности) русского искусства, Кнебель заинтересовал его. Третьяков пригласил Иосифа Николаевича в дом для обстоятельного разговора. Там спросил:

– Каким капиталом вы располагаете?

– У меня нет денег.

– То есть как нет? Совсем нет?

– Ни копейки.

– Не понимаю вас, молодой человек. Вы, по-видимому хотите увлечь меня интересным делом. Вы хотите, чтобы я вложил деньги в издательство. А что вы сами собираетесь делать в этом издательстве? Хотя… это не может меня интересовать, весь мой капитал в мануфактурной фабрике, а живопись я просто люблю, я коллекционер, трачу на нее деньги и не собираюсь ничего на ней наживать.

– Вы меня не поняли, – с отчаянием сказал Иосиф Николаевич, – я хочу издавать вашу коллекцию!

– Молодой человек, вы понимаете, что вы говорите? Как же вы будете издавать без денег? Как бы мало я ни разбирался в издательском деле, но ведь всякому ясно, что на это нужны бумага, печать, фотография…

И тут Кнебель рассказал о своем плане: он брался уговорить специалистов-фотографов сделать снимки в долг; он уговорит типографию дать бумагу и напечатать издание. Долги будут уплачены после продажи продукции. Издание, он гарантирует это, будет иметь оглушительный успех. Вся прибыль пойдёт владельцу картин.

Третьяков, который редко смеялся, расхохотался:

– А себе вы сколько оставите?

– Ничего, но зато я хочу получить полностью прибыль со второго издания.

– Знаете, молодой человек, – став сразу серьезным, сказал Третьяков, – вы или сумасшедший, или очень талантливый человек. Я скорее склонен думать, что вы сумасшедший. Я ничем не рискую. Я дам вам разрешение фотографировать картины своей галереи, но имейте в виду: никогда и ни при каких условиях не просите у меня денег.

– Мне ваши деньги не нужны, – уверенно заявил Кнебель, – и не я от вас, а вы от меня через год получите очень много денег.

Так и случилось. Без средств, при наличии лишь огромной энергии и неуёмной всепоглощающей любви к искусству и книге Кнебель создал первое в России издательство, которое в течение нескольких десятилетий пропагандировало богатства русского искусства. Оно находилось на Петровских линиях и немало содействовало развитию эстетического вкуса русской интеллигенции.

Кнебель издал альбомы гравюр и репродукций Айвазовского, Верещагина, Маковского, Орловского, Перова, Федотова, альбомы русских писателей и композиторов, пятитомную «Историю русского искусства» И. Грабаря. Он много сделал для высококачественного издания детской литературы. К оформлению детских книг привлекались Билибин, Нарбут, Серов и другие замечательные мастера. Издавались разнообразные пособия для школы. «Наглядность – основа обучения», – считал Иосиф Николаевич и издавал таблицы по истории, географии, астрономии, этнографии, зоологии и пр. Над пособиями работали художники Бенуа, Билибин, Добужинский, Кардовский, Лансере, Нестеров, Рерих, Серов.

После Октябрьской революции просветительская деятельность Кнебеля привлекла внимание Ленина, и его вызвали в Кремль.

– Здравствуйте, Иосиф Николаевич, – приветствовал Кнебеля председатель Совнаркома, – ну как, саботировать или работать?

– Работать, – без малейшего колебания ответил «буржуй».

– Я так и думал, – одобрил Ленин ответ. – Чудесно. А теперь, не теряя ни одной минуты, организуйте национализацию своего издательства. Нужна точнейшая опись всего имущества, издательского и типографского. В ближайшее время я вызову вас на заседание по организации Госиздата, и пояснил: – Самый крупный издатель-капиталист не может позволить себе такого размаха, такого тиража изданий, какие наметили мы – социалистическое государство.

Здесь нет никакого Алёши. В 1935 году у артиста Б. Н. Ливанова, будущего пятикратного лауреата Сталинских премий, родился сын. Борис Николаевич хотел назвать его Алёшей в честь писателя А. Н. Толстого, с которым очень дружил. Но не назвал – помешал досадный случай.

Как-то драматург Константин Тренёв устроил у себя на квартире званый вечер, на котором были оба приятеля. Толстой незадолго до этого представил в Художественный театр пьесу «Чёртов мост». Станиславский и Немирович-Данченко отклонили её.

Было обидно. А тут ещё раздражающий фактор – хозяин вечера, пьеса которого, «Любовь Яровая», с успехом шла на сцене Художественного. И Алексей Николаевич начал за столом громко сетовать на театр и договорился до того, что МХАТ кончается, изжил себя.

Тренёв забеспокоился и попросил Ливанова угомонить друга. Борис Николаевич поднялся с бокалом в руке и повёл речь о том, что Толстой (он назвал его Алёшей) гениальный писатель, но основатели Художественного театра – хозяева в нём и у них свои художественные принципы, которые мы не всегда понимаем. Тут писатель резко оборвал друга:

– Здесь нет для вас никакого Алёши. Вы обращаетесь к депутату Верховного Совета, члену Правления Союза писателей СССР Алексею Николаевичу Толстому.

Ливанов побледнел, но поправился:

– Товарищ депутат Верховного Совета, член Правления Союза писателей СССР Алексей Николаевич Толстой! К вам обращается народный артист РСФСР Борис Ливанов и хочет вам сказать, что ваша пьеса, – выдержав паузу, закончил: –