— Проклятую? — переспросил Энтрери, устраиваясь в кресле поудобнее, что редко себе позволял.

Он вдруг сам это заметил и улыбнулся. Это было единственное место в городе, где убийца позволял себе даже немного выпить. После того как он убил своего прежнего приятеля Дондона Тиггервиллиса, жившего за соседней дверью, он нередко сюда захаживал. Двайвел приходилась толстому хафлингу кузиной. Зная, что Энтрери убил ее родственника, она, тем не менее, понимала, что в каком-то смысле убийца оказал бедняге услугу.

Энтрери это чувствовал, а Двайвел и ее приближенные охотно принимали его в заведении. «Медный муравей» был едва ли не самым безопасным трактиром в городе. Никаких особых защитных сооружений не было — Джарлакс легко мог бы сровнять его с землей, не привлекая и сотой доли своих сил, — но зато дом был защищен от любопытных глаз не хуже дворца какой-нибудь гильдии чародеев. Двайвел приложила к этому много стараний. Кроме того, все в городе знали, что в «Медном муравье» можно купить любые сведения, так что многим было выгодно, чтобы оно оставалось в сохранности, В каком-то смысле Двайвел и ее сородичи жили, как и Шалази Озуль, — умудряясь быть полезными всем возможным врагам.

Хотя сравнение было не совсем удачное. Шалази — уличный прощелыга, которого интересовала только собственная персона. Он был человеком очень средних способностей, и нужные сведения просто покупал, отнюдь не проявляя при этом чудес изворотливости и изобретательности, а потом продавал их тому, кто давал самую большую цену. Озуль занимался, по существу, торговлей, и вполне в этом преуспел. Он был обычным паразитом, и Энтрери подозревал, что в один прекрасный день его труп найдут в каком-нибудь глухом переулке, и всем на это будет наплевать.

С Двайвел Тиггервиллис тоже, в общем-то, могло произойти нечто подобное, но желающих отомстить убийце будет великое множество. И Артемис Энтрери в их числе.

— Точно проклятая, — уверенно повторила Двайвел.

— Для тех, кого он пронзает.

— Для любого, кто его коснется, — возразила она.

Убийца оперся на подлокотник и, склонив голову, внимательно смотрел на приятельницу.

— Корин Сулез стал заложником своего меча, — пояснила женщина. — Понимая его огромную ценность, он заточил себя в крепости.

— Но ведь у него несметные сокровища, — возразил Энтрери, понимая, что Двайвел права.

— Меч — единственное, что не дает покоя всем чародеям мира, а также тем, кому они служат, — ответила она.

Энтрери не стал спорить, кивнул, но сам думал иначе. Может, для Корина Сулеза меч и впрямь стал проклятием, но кто виноват, что он окопался в таком месте, где полно желающих завладеть этим сокровищем и тех, кто его смертельно боится? Сам же Артемис Энтрери, заполучив меч, намеревался бежать как можно дальше от Калимпорта. Он станет беглецом по той же причине, по какой Сулез был пленником.

— Меч очень древний, — продолжала Двайвел, отвлекая его от этих мыслей. — Каждый, кто хотел им завладеть, умирал с ним в руках.

Она думала, что произведет на него впечатление, но Энтрери остался совершенно спокоен.

— Все умирают, Двайвел, — равнодушно ответил он, но по его ответу можно было понять, что жизнь в Калимпорте превратилась для него в сущий ад. — Единственное, что имеет значение, — как ты жил.

Двайвел удивленно взглянула на него, и убийца испугался, что сболтнул лишнее и дал ей повод сделать собственные выводы о том, что же на самом деле творится в гильдии Басадони. Если смышленая женщина-хафлинг догадается об истинном положении дел, а Джарлакс или кто-либо из его приближенных об этом узнает, ее не спасет ничто — ни магическая защита, ни умение быть полезной всем и вся, ни друзья, ни даже Артемис Энтрери. «Медный муравей» будет разрушен, а ему самому больше негде будет спокойно отдохнуть.

Двайвел смотрела на него, и в ее взгляде было не только профессиональное любопытство, но и нечто личное — быть может, сострадание?

— Что же настолько вывело тебя из равновесия, Артемис Энтрери? — спросила она, но не успела даже договорить, как убийца метнулся вперед с кинжалом в руке, и с такой молниеносной быстротой очутился рядом с Двайвел, что ее охрана даже среагировать не успела, да и сама она не успела сообразить, что произошло.

Он навис над женщиной, откинув ей голову и приставив к горлу острие кинжала.

Она почувствовала, как сквозь малюсенький порез из нее как будто утекает сама жизнь.

— Если когда-нибудь задашь этот вопрос за пределами дома, — прошипел убийца, обдавая ее жарким дыханием, — то пожалеешь, что я не прикончил тебя.

Он отпихнул ее, и Двайвел быстро вскинула правую руку, давая знак охранникам не стрелять, а пальцами левой зажала крохотную ранку.

— Ты уверена, что он по-прежнему у Корина Сулеза? — спросил Энтрери. чтобы сменить тему, хотя уже знал ответ.

— Он пока жив, — вымолвила не пришедшая в себя от потрясения Двайвел. — Так что, по-моему, это само собой разумеется.

Энтрери кивнул и снова привольно устроился в кресле, хотя расслабленная поза совсем не вязалась с грозным огнем, горевшим в его глазах.

— Ты все так же хочешь выйти из города надежным путем?

Он кивнул.

— Тогда придется задействовать Домо и его крысиных…

— Нет, — оборвал Энтрери Двайвел.

— Но у него самые быстрые…

— Нет.

Двайвел снова хотел возразить, потому что выполнить просьбу Энтрери — вывести его из города так, чтобы никто ничего не знал, — было непросто даже с помощью Домо. Убийцу все знают, и он тесно связан с гильдией Басадони, которая у всех вызывает такой интерес. Однако, наткнувшись на холодный взгляд Энтрери, женщина осеклась. Это был тот самый взгляд, по которому его жертвы понимали — настало время для предсмертной молитвы,

— Что ж, тогда понадобится больше времени, — покорно согласилась Двайвел. — Но не намного. Может, час.

— Никто не должен знать, кроме тебя, — предупредил Энтрери так тихо, чтобы даже стоявшие по углам арбалетчики ничего не услышали. — Даже самые преданные тебе люди.

Двайвел вздохнула.

— Ладно, тогда два часа.

Энтрери проводил ее взглядом. Он понимал, что выполнить его просьбу без того, чтобы кто-нибудь узнал, невозможно, слишком уж много глаз на улицах. Но зато маленькая женщина твердо усвоила, что, если кто-то начнет болтать о нем во всеуслышание, отвечать перед убийцей придется ей.

Он усмехнулся, поскольку даже вообразить не мог, что поднимет руку на Двайвел. Он испытывал к ней симпатию и уважал за храбрость и ум.

Но все же свой уход надо было сохранить в тайне. Если кто-то узнает, что он покинул город, особенно Рай'ги или Киммуриэль, то тут же начнут разнюхивать и вскоре узнают, куда он ходил. А ему не хотелось привлекать внимание темных эльфов к оазису,